– Что это значит?
– Это значит, что Найтли удалось вселить отлетевшую душу в другое тело. Но тело, которое Найтли считал мертвым, таковым вовсе не являлось.
Оливер вздрогнул. Из голоса Селии непостижимым образом исчезли вызывающие интонации уроженки срединных областей империи. Это был безупречно-аристократический южный выговор.
– Кто говорит со мной?
– Алиенора ни Карнис, иначе прозываемая Алиеной, – все с той же совершенной учтивостью произнес голос Селии.
– Алиена… здесь?
– Селия здесь, и Алиена тоже здесь. Это трудно понять со стороны, но, к сожалению, невозможно опровергнуть, так же как и предвидеть то, что так называемая третья возможность была самой вероятной. Собственно, я все время была здесь, однако находилась в самой глубине личности Селии, и преимущественно в состоянии полусна. Иначе я не выжила бы в такой ситуации, да и она, скорее всего, тоже. А с сознанием Селии я могла соприкасаться, только когда она находилась в смертельной опасности, – в последние полгода это происходило чаще, чем за всю ее предшествующую жизнь, – либо при определенных обстоятельствах – во сне…
До Оливера плохо доходило то, что она говорила. Ему подумалось, что никогда в жизни он не видел более жуткого зрелища – связанная девушка с измученным лицом, сидя на земле, спокойно, обстоятельно, с изысканным выговором излагает невозможную историю.
– Итак, нас все время было двое. Но моя душа, сознание, личность – можешь определять как угодно – была подобна плотно сжатой пружине. Теперь пружина распрямилась… и ударила. С большой силой. Найтли заслуживает гораздо худшего, чем проклятие. Человеческое тело не приспособлено для одновременного пребывания двух личностей, даже если они доброжелательно настроены друг к другу. Слишком… тесно. Надо заметить, что я переношу это состояние лучше, поскольку уже много лет пребывала в подобном неестественном положении и привыкла подавлять себя. Но даже мне это крайне неприятно. Селия же первоначально чувствовала себя так, что готова была избавиться от этого тела, как попавший в капкан зверь избавляется от собственной лапы. Смею заверить, мне стоило больших трудов оттащить ее от пропасти и заставить выбросить нож, принудив вспомнить о данной тебе клятве. Но даже и после этого она не прекратила своих попыток… – Последовал короткий то ли смех, то ли вздох, и тот же (тот?) голос продолжал: – Да, она хорошо разъясняет, мне так ни за что не суметь. Я даже не представляла, насколько она умнее меня. Пружина в мозгу…
– Ты в самом деле пыталась убить себя? – глухо спросил он.
Она закрыла глаза и кивнула:
– Я почти ничего не соображала… и готова была умереть, чтобы прекратилась боль. Сейчас стало терпимее, но все равно… Ты не можешь этого понять – и хорошо, что не можешь, – рядом с моими мыслями, не смешиваясь, в моей голове и ее мысли, я вижу мир одновременно двумя парами глаз, и две разные воли управляют каждым моим движением…
– И ничего нельзя сделать? Нет никакого выхода, кроме…
– Полагаю, есть, – был сухой ответ.
– Кто это? – Оливер вздрогнул. Он не мог заставить себя спросить: «Кто из вас?»
– Алиена. Я обдумала сложившуюся ситуацию и пришла к выводу, что мириться с ней нельзя. Даже если мы привыкнем существовать вместе и перестанем испытывать растерянность и мучительную боль, вероятность последующего безумия слишком велика. Единственный выход для нас обеих – смешаться, стать единой личностью, подобно тому, как два различных металла образуют единый сплав.
– И это возможно? – Он не мог оторвать взгляда от лица говорившей. Ее глаза были закрыты, и было видно, как под веками болезненно вздрагивают глазные яблоки, а сухие искусанные губы образовали незнакомый ему надменный очерк.
– Я вижу разные возможности. Селия о них знает, поскольку воспринимает мои мысли напрямую, но я буду говорить вслух, обращаясь к ней, потому что и тебя, Оливер, это непосредственно касается.
Она сделала паузу, то ли подыскивая слова, то ли для того, чтобы помочь ему привыкнуть, – и без того было странно, когда она разговаривала с ним, теперь же собиралась говорить сама с собой… или между собой?
Это было совсем не смешно. Скорее страшно.
– Итак, по моему мнению, единственное, что может сломать перегородку между Селией и Алиеной, – это какое-либо сильное переживание… потрясение… В этом у меня сомнений нет. Но какое? И тут я предвижу различные ответы. И первый из них, наиболее простой и очевидный, – любовь. Для тебя это особенно просто. Причины, по которым ты запрещала себе любить, исчезли. Перестань бояться и отпусти себя на волю.
Да, это и в самом деле его касалось! Но неумолимая логика Алиены уже вела ее дальше.
– Однако для многих, и даже для большинства женщин любовь к мужчине не является самым сильным переживанием. В том случае, если первый вариант не сработает, тебе придется пойти дальше. Осмелься родить ребенка. Материнство – это такое потрясение, которое должно изменить любую женщину.
Вновь последовало молчание, точно Алиена предоставляла слушателям возможность понять сказанное. Но Селия зашевелилась, словно силясь разорвать веревки, и Оливер услышал:
– Она тебе не все сказала… Не поддавайся на ее откровенность! Она любит держать в запасе еще один выход, о котором никогда не предупреждает…
– Что же? – выдохнул он.
– Горе. Сильное горе. Третья возможность… бывает наиболее вероятна… Она предполагает, что тебе надоест жить с сумасшедшей, а я сумасшедшая, как бы иначе это ни называлось. И когда ты меня бросишь – это и будет тем… потрясением, в котором она нуждается.
– Это правда? – жестко спросил он.
– Да. – Отвечала, несомненно, Алиена, и впервые Оливер уловил в ее голосе какой-то намек на неуверенность. И будь он несколько опытнее, понял бы, что неуверенность вызвана не сомнением в собственных умозаключениях, а нежеланием говорить на неприятную тему. – Но это действительно запасной выход, и я надеюсь, что до подобного решения проблемы дело не дойдет.
– Этого никогда не будет, Алиена. – Впервые он обратился к ней по имени, и холод прошел по его спине.
– Я же сказала – надеюсь… Итак, Селия и Оливер, я высказала все, что считала нужным, и предоставляю вам договариваться дальше самим. Если вы испытываете неловкость оттого, что я встаю между вами и вообще присутствую здесь, замечу, что и я не в лучшем положении. Я не любительница подглядывать. Поэтому постараюсь на время… хотя бы на время снова стиснуть пружину, умалиться и оставить вас одних, – произнес ровный, размеренно-отточенный голос и смолк.
Через несколько мгновений Селия открыла глаза:
– Она в самом деле ушла. Я больше не чувствую ее… Надо же… какая сила… настолько себя скрутить…
– Она не может сделать этого… навсегда?
– Теперь не может. И я не могу этого требовать от нее. Представь, что тебя заколотили в ящик, не в гроб, а в ящик, много меньше твоего роста. В ящике есть несколько щелей, через которые проникает воздух, мелькает свет, какие-то тени… и это все. Так было с ней многие годы, только гораздо хуже. И каково ей сейчас… развяжи ты меня, наконец!
– А ты…
– Не стану я себя убивать. Развяжи…
Он крайне неловко попытался развязать узлы, которые сам затянул, не смог, вытащил нож и перерезал веревку. Селия охнула, пытаясь пошевелить онемевшими руками. Оливер взял ее руки в свои и стал разминать.
– Ну все, хватит, кровь по жилам побежала…
Но он не выпустил ее руки и держал их совсем не так, как утром.
– Ты… что?
– Ты слышала, что она сказала?..
– А ты поверил? Все-таки попался…
– Ты не веришь ей?
– Не в том дело. Она не только гораздо умнее. Она гораздо сильнее. Это большая удача, что она хочет быть другом, а не захватчицей. Пожелай она полностью владеть этим телом, она могла бы скрутить меня не в пример легче, чем скрутила себя. И она желает добра. Я это знаю. Только добро мы с ней понимаем по-разному…