– Ты сознаешь, к чему это приведет? – спросил он, осклабясь. – Нет, не осознаешь. Почувствуй, что твоя душа в моей власти… и больше я не стану ждать!
Тут мне стало так страшно, как не было ни разу в жизни, – даже в последние дни, полностью заполненные страхом. Все когда-нибудь слышали угрозу «Душу выну». Но что я почувствую, когда из меня на самом деле станут вынимать душу? И почувствую ли я хоть что-то? Будет ли мое лишенное души тело что-либо осознавать? Или на самом деле просто превратится в труп – труп, мертвый уже семнадцать лет?
Губы мои разжались, чтобы произнести:
– Тебе ведь не впервой отправлять меня на смерть? Так сделай это снова!
И ужас поглотил меня. Я зажмурила глаза, стараясь сдержать тошноту, и как сквозь толстый слой войлока доносился до меня голос Найтли, произносящий слова, подобных которым я не слышала и уже никогда не услышу. А потом…
А потом ничего не произошло. Я чувствовала, как по-прежнему пригревает солнце и как мокра от пота ладонь, стиснувшая рукоять меча. И услышала смех, и поняла, что смех этот – мой.
Открыв глаза, я глянула в обморочно окаменевшее лицо Найтли.
– Но ведь должно было получиться… – шептал он. – Заклинание обязано сработать… почему же…
– Объяснить, почему? Никакую душу ты в меня не вселял. Я вовсе не умерла при рождении, а просто обмерла на время. Бывает такое с новорожденными. И ничего я не вспоминала, а просто училась заново. А училась быстро, потому что дар такой… от Бога! Ты не вернул Алиену, Найтли. А я – просто Селия, незаконная дочь трактирной служанки. Никудышный был из тебя герой, Найтли, и маг такой же получился. В одном ты прав – нужно позаботиться о жратве и одежде. – Я перехватила меч поудобнее. Найтли весь сжался. – Сиди здесь, Альберт Ничтожный, и не путайся под ногами… а я разживусь каким-нибудь добром… на большой дороге!
Ясным днем у ворот монастыря Святого Геласта, в лесу, позвонили в колокол. Это была маленькая обитель, и братия жила в вечном страхе перед нападением вольных отрядов, не получивших вовремя платы имперских солдат, оголодавших крестьян и просто разбойников. Поэтому у настоятеля появилось нехорошее предчувствие, особенно когда привратник сообщил, что там – вооруженный всадник. Поэтому настоятель велел братии собраться во дворе и быть готовыми ко всяческим неприятностям и только уж потом позволил отворить ворота.
Как выяснилось, всадник был не один. Перед ним в седле было переброшено тело старика в ветхой хламиде, голову же последнего охватывала полотняная повязка.
– Прошу помощи и милосердия, святые отцы! – ломким юным голосом произнес всадник. – Похоже, сей почтенный старец переусердствовал в покаянии. Я застал его, когда он бился головой о дерево и вопил что-то о смертных грехах, коим нет прощения. Я перевязал его, но здесь нужны более умелые руки…
Видимо, никакого подвоха не ожидалось. По знаку настоятеля монахи совлекли с седла бесчувственного старца и понесли в дормиторий. Настоятель смотрел на всадника все еще с некоторым подозрением. Тот так и не спешился, сидя на крепкой каурой кобыле. Одет он был просто, но добротно, имел при бедре меч, за поясом кинжал, а за спиной – арбалет. Сам же был почти мальчик, и на лице его не читалось никаких пороков, но в наше время всеобщей развращенности, напомнил себе настоятель, нельзя доверять никому. Дети впадают в грех, едва отлучась от материнской груди, и дьявол способен являться в ангельском обличье.
– А тебе ничего не нужно от щедрот нашей обители? – спросил он.
– Глоток воды, если можно, – ответил всадник. – Я хочу пить.
Почему-то этот ответ успокоил настоятеля. Поистине достойный выход из положения. Всадник не отверг предложения участия, что было бы вовсе неучтиво и подобало бы нечестивцу или иноверцу, но и не попросил ничего такого, что нанесло бы ущерб и без того скудному состоянию монастыря.
Настоятель зачерпнул воды из колодца и подал ковш всаднику. Вернув его, тот поблагодарил и добавил:
– И еще одна просьба, святой отец, если не будет вам в тягость. Не подскажете ли вы, как добраться до Междугорья?
Настоятель только вздохнул:
– Дитя мое, по твоему выговору я слышу, что ты чужой в здешних краях. Мы находимся сейчас в самой северной провинции нашей империи, некогда области Эрдского права, теперь герцогстве Эрдском со столицей Эрденон. К югу лежит Древняя земля – Карниона, источник книжных знаний, богатства и всяческих соблазнов. В доимперские времена Эрд и Карниона были разделены укреплениями так называемого Эрдского Вала, насыпанного вплоть до северных гор, за исключением краев, заключавших в себе естественную границу – цепи малопроходимых долин, ущелий и пропастей, в просторечии именуемых Междугорьем. С приходом империи надобность в Эрдском Вале отпала, и он был разрушен, хотя часть укреплений сохранилась по сию пору. Так что, следуя вдоль остатков Вала, ты, возможно, достигнешь своей цели. К сожалению, не могу пообещать тебе это наверное, так как уцелевшие развалины укреплений стали прибежищем всякого рода разбойников и воров, которые тянутся сюда со всего Тримейна, ибо, да будет тебе известно, герцог, желая сохранить традиции прежних вольностей Эрда, не выдает имперским властям беглых преступников, но, к нашему глубочайшему прискорбию не имеет достаточно сил и средств оных преступников искоренить. Разумеется, попасть в Междугорье можно и со стороны Карнионы – если направиться в объезд и повернуть от южного побережья. Этот путь весьма далекий, однако намного более безопасный. Жители Древней земли превыше всего ценят мирские удобства, и в тех краях преизобильно хороших дорог, многолюдных городов, богатых ярмарок, а их монастыри, коих там великое множество, напоминают скорее языческие книжные сокровищницы.
– Значит, если я правильно понимаю, в Междугорье ведут только эти две дороги?
– He совсем… Дорогу через Карниону можно и спрямить если не добраться до побережья… Карниону от моря отделяет обширная область, которую еще язычники называли Безлюдными землями, а после того, как в те края пришел Святой Крест, – Заклятыми. Путники избегают там бывать, ибо о том, что творится в тех краях, рассказывают столько небылиц, что их, по здравому разумению, и повторять-то небезопасно. Правда, несколько поколений назад прошел слух, что Заклятие с тех краев снято, и земли эти имперским эдиктом объявлены Открытыми, но, возможно, слухи эти распускают сами правители, не желающие, чтобы столь обширные плодородные земли оставались незаселенными…
– От всей души благодарю, святой отец. Я и не надеялся услышать столь подробные и точные разъяснения. А теперь мне пора в путь.
– А может, задержишься, отдохнешь? – От собственной разговорчивости у настоятеля пропала всякая подозрительность.
Но всадник уже трогал с места, беспечно крикнув:
– Нет, я тороплюсь, у меня там свидание!
Настоятель хотел было высказаться соответственно, но, решив, что к мирянам монастырская мораль неприменима, поднял руку.
Когда я, отъезжая, оглянулась, он поднял правую руку, то ли благословляя меня в путь, то ли отмахиваясь. Задерживаться мне не было никакого резона – Найтли, вероятно, уже очухался. По пути сюда я, с тех пор как он попытался удрать, – нож я у него, разумеется, отобрала, – волокла его на веревке, а перед тем, как подъехать к монастырю, просто двинула рукояткой меча по голове. И какую бы дорогу я ни избрала, сюда я уже никогда не вернусь. Это я знала точно. Чтобы не встретиться с Найтли. Все-таки я обошлась с ним по-свински, он же как-никак научил меня всему, что я знала. Или нет?
Дело в том, что я вовсе не была так уж уверена в том, что возглашала. И для того, чтобы убедиться в своей правоте или неправоте, должна была отправиться на поиски Сломанного моста. Передо мной, как в сказке, лежало три дороги. Расклад такой: на север – бандиты, мародеры, бродяги и прочее хорошо знакомое отродье. Южнее – древняя культура, монастыри, библиотеки, знания и прочие хорошо знакомые соблазны. И Безлюдные земли, они же Заклятые, они же Открытые – черт знает что.