– Угу. Только не для целей Клода. Ведь он собирался идти к Силам Тьмы. Святая реликвия прогнала бы их, а то и уничтожила. Поэтому, собираясь к Пустой Чаше, он вырвал реликвию из рукояти.
«Недурно звучит. Немытый, злобный, мерзкий мужичонка, убивающий беззащитных путников, – в роли богоборца».
– Зачем ему это нужно было?
– Я же объяснял – чтобы сила Креста не мешала совершить то, что он задумал.
– Я не про то. Зачем ему вообще нужно было открывать эти врата? Ведь, судя по тому, что оттуда вырвалось, там – сущий ад. Или он в это не верил?
– Еще как верил. Именно потому и хотел. Он был разбойник, грабитель. Но таких много. На одном Валу – десятки. А если бы он выпустил на волю те Силы, он бы переплюнул всех. А если бы он еще и добыл правильный меч, Темное Воинство бы его не тронуло. Может, он даже смог бы призывать и изгонять их обратно по собственной воле.
– Зло и свобода… – пробормотал Оливер.
Вальтарий глянул с недоумением:
– Ты о чем?
– Так… И если бы Козодою удалось то, что он задумал, он получил бы власть более императорской. Что же ты сбежал от такой удачи?
– Потому что он в это верил, а я – нет. Никто никогда не мог найти Пустую Чашу.
– А искали?
– Ну, не искали… А раз не искали, значит, незачем было. И даже если бы он нашел… За тысячу лет любое оружие рассыплется в прах, его съест ржа… Уж настолько-то моего здравомыслия хватает. И я был прав. Пусть мне не повезло в Скеле, но я жив, а Козодой, похоже, не нашел ничего, кроме собственной смерти!
– Не имею ничего возразить, приятель… Перед ними, ухмыляясь, стоял Сторверк. . – Ты жив, и будешь жив, и даже сыт, – но не задаром. А поскольку ты, в отличие от моих друзей, не платишь за проезд и сам при свидетелях признал себя моим матросом, иди-ка работай. Отыщи Стивена, пусть он укажет тебе, что делать.
Переподчинение Вальтария мальчишке Стивену было крайне унизительно, но, согласно здешним порядкам, вполне справедливо. Не имея никакого морского опыта, Вальтарий оказывался в самом низу корабельной иерархии.
После того, как тот подчинился, Оливер спросил у капитана:
– И что ты собираешься с ним делать? Неужели оставишь на корабле?
– Что с ним делать? – Сторверк пожал плечами. – Посмотрю. Он может пригодиться. Многое порассказал мне ночью. Он, знаешь ли, вовсе не глуп, и как ты, должно быть, заметил, не трус. А я – не брезглив. Обстоятельства не позволяют быть брезгливым. Что же до прочих его достоинств… если он попытается пустить их в ход… ну, в Старом Реуте я его в любом случае на берег не выпущу… а на Южном Мысу, куда приходят торговать мирные кочевники, помимо всего прочего, известный рынок рабов.
Он и в самом деле не брезглив, достойный наследник мудрого ярла Бреки Безногого. Хотя бояться Сторверка после всех этих месяцев было бы глупо. Любопытно, что по этому поводу думает Селия.
Он оглянулся и увидел отчужденное, замкнутое лицо. Вспомнил – после того, как Вальтарий завершил песню, она вышла из разговора. И вряд ли ее сейчас занимало, предаст ли их Сторверк в конце концов.
…И настал день, когда они вошли в Реутский залив. Берега здесь были опасны, возле них нашли могилу под волнами многие моряки, однако этот путь все равно оставался оживленным, так как скалистое побережье затрудняло также и сухопутное передвижение. В тот день привычное уже ясное небо затянула пелена, и над водой плавала дымка тумана, но Сторверк полагался на опыт Датана, а также на свой собственный, и надеялся, благополучно обойдя Клыки – предательскую гряду скал, назавтра прийти в Старый Реут. Так он сказал Оливеру, а тот – Селии, когда нашел ее у борта.
– Завтра мы будем дома… и я не знаю, хорошо это или плохо. По крайней мере… – Он не договорил, заметив, что впервые за все время, что Селия носила меч Козодоя, он не был закреплен у нее за спиной. Она держала меч в руках и не смотрела на него. Вообще ни на что не смотрела. – Что-то случилось?
– Нет. – Угол ее рта слабо дернулся, то ли горько, то ли насмешливо. – В том-то и дело, что не случилось.
– Погоди… – До него начало доходить. – Тебя расстроила эта история с мечом?
– Можно сказать и так… – медленно выговорила она. – Я не знаю, можно ли найти Пустую Чашу, не уверена, что в той песне про мечи есть хоть доля правды… хотя она очень старая, старше империи… Но если бы я знала, для чего предназначался этот обесчещенный меч…
– Ты бы не взяла его?
Она не сразу ответила.
– Я хотела выбросить его за борт… эту отмычку. Но удержалась. Слишком уж красивый получился бы жест – меч, исчезающий в волнах. Это был бы не мой поступок. – Она посмотрела в глаза Оливеру, и он понял, чей это был бы поступок. – Пусть этот меч лишился реликвии, пусть он побывал в грязных руках – ты добыл его честно, и он, как было справедливо замечено, стоит порядочных денег. Когда будем в Реуте, продай его.
Оливер поразмыслил.
– Если бы мы собирались странствовать дальше, я бы стал возражать. Но надеюсь, что в Старом Реуте тебе больше не нужен будет меч.
– Я тоже.
Она произнесла это без всякой радости. Но Оливер ее понимал. Целый год она ни на день не расставалась с оружием. Тут поневоле привыкнешь, будь у тебя хоть ангельский нрав.
Реут был построен в те легендарные времена, когда здесь проходила граница, и потому лишь именовался теперь Старым, а не по наличию где-то в пространствах Реута Нового. Главной заботой тогда была прочность городских стен, буде же кочевникам удавалось прорваться, узость и путаница многочисленных улиц отлично служила целям обороны, и всадники, теснившиеся между нависавшими домами, каменными, – деревянных строений в городе было мало, – из нападавших вскорости обращались в жертвы. Но граница давно ушла далеко на юг, а город, построенный на склонах гор и в долине у залива, остался. Город, никогда не блиставший красотой, с мощными, подставленными ветру укреплениями из дикого серого камня, с далеко выступавшим от пристани молом – навстречу Клыкам, губительным для кораблей, но не раз спасавшим порт от нападений с моря.
В то утро от вчерашней сумрачной погоды не осталось и следа, и солнце ощутимо припекало – климат в Реуте также не отличался постоянством, и жара, изнуряющая до обмороков, сменялась леденящими ветрами. Датан, прекрасно знавший залив, не стал дожидаться местного лоцмана, и вскоре «Холле» уже приближалась к пристани, распугивая рыбацкие фелюги под полосатыми парусами. Рыбаки, понятное дело, Сторверка не интересовали. Он выглядывал купеческие суда, прикидывал возможных конкурентов, составлял в уме будущие сделки. Потом спустился к Оливеру и Селии, которые, собрав свои вещи, стояли на палубе.
– Ну, давайте попрощаемся. Привык я к вам, славные вы ребята, и шкурой из-за меня рисковали…
«А уж ты из-за нас как…» – подумал Оливер, но вслух произнес:
– Куда ты торопишься? Ты не сей же час отваливаешь, и даже не завтра. Мы еще придем тебя проводить.
– Не люблю затягивать прощания, – проворчал Сторверк. – «Проводить…» Хотя, конечно, прощаюсь я с вами не навсегда. Не столь уж редко захожу я в Старый Реут…
Перед уходом они по-родственному обнялись со Сторверком, как полагается друзьям, распростились с Родри и Датаном. Впрочем, не только с ними – многие матросы подходили переброситься на прощанье словом. К Вальтарию это, разумеется, не относилось. Как ни ангельски он вел себя в последние дни, Сторверк в виду Реута не позабыл запихнуть его в трюм.
Это не было печальным расставанием. За последние месяцы стало ясно, что ничто и никто в жизни не пропадает навсегда, и, уж конечно, не пропадет из нее Сторверк, хотя свою роль в истории Селии и Оливера он уже отыграл. А если нет – время покажет.
На набережной они обернулись, чтобы помахать ему напоследок, но Сторверк, уже погрузившись в суету разгрузки, кажется, этого вовсе не заметил.
Они не торопясь шли по улице, круто уводящей в гору. Хотя лето только начиналось, вовсю припекало, правда, пока не чувствовалось того, что в жару было хуже всего в этом почти начисто лишенном растительности городе – всепроникающей пыли. Оливер снял плащ, свернул его и бросил на плечо. Селия же оставалась в плаще – не самодельном, из кархиддиновского гобелена, а длинном и широком, купленном в Фораннане. Это было разумно. Ей теперь здесь жить, и лучше, чтоб на ее нынешнее обличье глазели поменьше.