– Улицы у нас называются без затей, – рассказывал Оливер. – Есть четыре улицы с названием Рыбацкая, две Песчаных, есть Козья, потому что по ней коз на рынок гонят. Это не Фораннан с его Светлой Бронзой и Святыми Камнями. А наша улица называется просто Верхняя – она тянется едва ли не выше всех в городе. Видишь, там, на самой вершине холма, церковка во имя апостола Симона? Но нам туда подниматься не надо. Вот он – мой дом… наш дом.
Он почти не отличался от других – узкий, серый, второй этаж нависает над первым, окна и дверь наглухо заколочены, черепица на крыше кое-где осыпалась, ограда перед внутренним двором покосилась…
– Не дворец, а? – с некоторым смущением произнес Оливер.
– Но и не сарай. И что бы мы с тобой стали делать во дворце?
Оливер приладился отдирать доски от двери. Селия протянула ему свой кошкодер, который, сколько дурного ни говорилось в его адрес, вполне годился, чтобы отжимать гвозди, и дело начало спориться.
На шум из соседних домов выглянуло несколько человек, но, убедившись, что имеет место не грабеж средь бела дня, а всего лишь возвращение блудного хозяина, они, поздоровавшись, исчезли.
Вдвоем им удалось сорвать доски с двери, но та оставалась неподвижна.
– Оно и понятно, – объяснил Оливер. – Я ее изнутри на задвижку запер. А войдем мы со двора, там есть черный ход. На двери замок, но ключ я, вопреки песне, не выбросил в колодец – хотя колодец там есть, – а спрятал.
Так и случилось. Селия следовала за ним, оглядывая круглый небольшой дворик, колодец, прикрытый крышкой на люто проржавевшей цепи. Оливер показал ей тайник в стене, где оставлял ключ. Войдя в дом, она некоторое время стояла, щурясь в полумраке, пока Оливер сражался со ставнями, но, когда ему удалось распахнуть окна, охнула:
– Матушка моя на небесах! Пылищи-то!
Оливер развел руками:
– Что делать? Я уж и сам не помню, когда был здесь в последний раз.
– Ничего, управлюсь. После Кархиддина – это так, развлечение, а не труд.
– Пойдем, я покажу тебе дом. Здесь только кухня, чулан и погреб внизу…
Они поднялись наверх. Селия кивала, слушая его объяснения при виде старинных резных шкафов, сундуков, прикрытых битыми молью коврами, книг и свитков на письменном столе в кабинете.
– Ты всегда жил здесь один… после смерти родителей?
– Нет, я тогда был еще мал. Сюда переехала тетка Олив, старшая сестра отца… она меня, в сущности, и вырастила. Такая добродушная старая дева, ты, должно быть, знаешь.
– Не знаю. У меня не было родных, кроме матери.
– А у меня и посейчас есть родня, только дальняя, ты еще с ними познакомишься.
– А тетка где же?
– Тоже умерла, давно уже, лет восемь… Сядь ты, наконец, успеешь еще потрудиться, передохни! – Он хотел было придвинуть ей рассохшийся табурет, но тот оказался ненадежным, стащил с постели пропыленное покрывало, подняв при этом еще больший столб пыли. – Ты дома. А все кошмары прошлого – Трибунал, Найтли, Вальтарий, Хьюг, Заклятые земли – остались позади.
– И мы попали в рай.
– Ну, в этом раю есть свои кошмары – желтая лихорадка, жара, пыль, шторма, относительная близость границы… Правда, последний раз оборону прорвали задолго до моего рождения, но…
– Но это уже другие кошмары – я правильно тебя поняла?
Селия, облачившись в какие-то обноски, оставшиеся от тетки Олив, с энтузиазмом принялась наводить порядок в доме. В конце концов, это был ее первый дом, не наемная конура или случайное прибежище.
Она перестирала все, что поддавалось стирке, и развесила во дворе, выколотила пыль из ковров – эти были выставлены проветриваться, и свирепо приступила к мытью полов, Оливера она выдворила из родного дома, а его робкие предложения помощи тут же были пресечены кратким заявлением, что лучшая помощь – это когда не мешают. Что ж, здесь у него, в отличие от замка Кархиддин, было чем заняться. Соседи, хотя пока к ним не заглядывали, наверняка не преминули донести до родичей весть о его возвращении. Затягивать личный визит было бы невежливо.
Самым влиятельным родственником, а вернее, свойственником Оливера был Луций Груох, муж его двоюродной тетки и советник магистрата (как уже говорилось, небогатые дворяне в южных городах чиновничьей службой не брезговали). К нему-то Оливер и направил стопы.
Была уже вторая половина дня, и советник Груох вернулся из присутствия домой. А дом его был не чета скромному жилищу Хейдов. Тоже, конечно, не дворец, но раза в три попросторнее, с двумя башенками на фасаде, при каменной ограде и дворе, выложенном цветными плитками, и даже садом, не слишком, правда, изобильным.
Старый слуга, отворивший Оливеру, не узнал его, вдобавок стал совсем туг на ухо и не мог понять, что этому человеку надо. На счастье (или несчастье), по лестнице спускалась тетушка Тимандра и, узрев племянника, всплеснула руками, а потом бросилась к нему, восклицая, как он отощал (хотя он всегда был таким), обгорел на солнце, оброс и так далее. Как она привыкла последние двадцать лет жалеть несчастного сироту, так и доныне не могла остановиться. Следом показался советник, склонив голову и сложив руки на солидном брюшке.
– Ну что, бродяга? – спросил он брюзгливо. – Изволил явиться?
– Добрый день, дядя Луций.
– Какой день – вечер на носу. Ужинать будешь?
– Вряд ли вы ждали меня сегодня, так что не стоит подавать лишний прибор.
Тетка Тимандра возмущенно залопотала, но советник остановил ее:
– Успеется. Вот в воскресенье соберемся, гостей позовем, тогда и отобедаем по-домашнему. Но хоть вина выпьешь?
– Разве что самую малость.
Служанка принесла на подносе графин сельского (местное вино, кстати, было лучше, но, поскольку здесь его пили все, включая портовых оборванцев, советнику Груоху это как бы не пристало) и два бокала из цветного тримейнского стекла.
– Небось денег просить пришел? – проворчал советник, когда они выпили. Это был ритуальный вопрос, а вовсе не проявление грубости, тем паче что денег прежде Оливер у дяди никогда не занимал.
– Пока что нет, – сказал Оливер. Ритуальным ответом служило просто «нет», и тяжелые веки советника слегка приподнялись.
– Надолго к нам?
– Надолго. Может быть, насовсем.
– Да? – Советник отставил бокал. – Одуматься решил? Или, наоборот, натворил чего-нибудь такого, что земля на Севере стала гореть под ногами?
– Я женился, дядя.
Тимандра, примостившаяся в кресле, выронила вышивание:
– А я уж думала, не дождусь! Советник метнул на супругу короткий, но красноречивый взгляд.
– Вот как? И за вами гонятся разъяренные родители?
– Никто за нами не гонится. («Надеюсь», – мысленно добавил Оливер.) Она – сирота.
– Это уже хорошо. – Советник вновь покосился на супругу. – Жена сирота – это отлично, а жена без родни – это вообще клад… хм… присутствующие не в счет… Кстати о кладах – приданое-то хоть есть у нее?
– Она еще беднее, чем я. – Тут Оливер не солгал.
– Так я и знал! Тебя подцепила столичная вертихвостка!
– Ничего подобного! Она из провинции, честная, трудолюбивая и хорошая хозяйка.
Поскольку все эти сведения были чистой правдой, Оливер выложил их со столь же чистой совестью.
– Она хоть хорошо воспитана? – осведомилась тетка, но Луций не дал Оливеру ответить.
– А это мы сами увидим и оценим. Я уже говорил тебе – в воскресенье, ближе к вечеру, мы устраиваем приличный обед для родных и близких друзей. Вот ты и приходи с женой. И мы посмотрим, какая несчастная на тебя, нищеброда, польстилась!
На обратном пути Оливер, памятуя, что Селия, должно быть, совершенно вымоталась после уборки, зашел в близлежащую харчевню, заказал там ужин и велел занести к себе домой. Что было воспринято Селией с одобрением, а не как оскорбление ее хозяйского достоинства – в отличие от корабельного повара Сторверка. Когда Оливер рассказал ей о предстоящем посещении, она кивнула, затем оглядела себя – рукава засучены, ветхое платье едва ли не до колен.