– Ну, знаю.
Селия согласно кивнула:
– Нехорошо, однако, – заметил Сторверк. – Не то еретическая песня, не то колдовская. И в самом деле до Трибунала такое доводить не след.
– Да ладно вам! – Вальтарий налил себе вина. – Обычная разбойничья песня.
– Вы и правы, и не правы, – сказала Селия. – Песня, конечно, и колдовская, и разбойничья, но не обычная. А у тебя, Вальтарий, песни как на подбор. То «Два меча» святого Хамдира затянешь, то… Или начало песни пытаешься скрыть, или конец… Здесь конец тоже примечателен.
Вальтарий подхватил:
– Верно, хотя голос у тебя, как ни старайся, никудышный… только песня приползла оттуда – из Заклятых земель… то бишь Открытых. .
– Теперь оттуда много чего приползет, – захорохорился Валътарий. – Как помыкаются беженцы да осядут там, распашут земли, понастроят деревень…
– Может, те, кто снимал Заклятие, этого и хотели, – промолвил Оливер, искоса глянув на Сторверка.
– Знаем мы, чего они хотели, – буркнул тот, но уточнять не стал.
– …и потревожат все заповедные углы, – продолжал Вальтарий, – растормошат то, чего не знают, вопрутся в… как ты это называла? «Пещеры, ведущие в небо»? Хотя, может, они в землю уйдут, как говорили про Брошенную часовню… Короче, начнется свистопляска еще та.
– И впрямь, некоторые вещи лучше не тревожить. Ты понял это, когда покинул Козодоя. Но не думаю, будто начнется, а если начнется, то неизвестно где… ибо учат мудрецы: «Нет дня, над которым бы не было дня небесного…»
– Ничего не понимаю, хозяйка, из того, что ты говоришь, и рад, что не понимаю. Потому что не меня тут надо Трибуналом стращать…
– Что-то ты разболтался, слуга мой некупленный, – пресек заявление Вальтария Сторверк, несмотря на то, что Селия вовсе не казалась задетой. – Помни, что это – мои друзья и кто ты таков есть, и будешь жить хорошо и долго.
– А я что? Это просто так… замечание… признание того, что хозяйка знает больше меня, а хозяин наверняка и того больше.
– Ладно. – Сторверк поднялся из-за стола. – Темно уж, пора и честь знать. Спасибо за гостеприимство, на будущий год свидимся.
Они распрощались, и уже в дверях, высказав все ритуальные любезности, Сторверк вдруг бросил взгляд на Селию:
– А хитер твой муж, сестрица… Знаешь, с чего все началось? Я его спросил, по каким таким причинам вас в Открытые земли занесло. А он так ловко разговор увел, что за весь вечер никто и не вспомнил о том… но так и не ответил.
– Будешь у себя дома, брат мой Сторверк, – серьезно произнесла Селия, – повтори этот вопрос родителям.
Сторверк кивнул и вышел. Оливер отправился до конца улицы проводить гостей, хотя ночные нападения в это время года здесь случались редко, от жары лень обуревала даже воров (правда, было бы забавно, коли последние напали бы на Вальтария). Когда он вернулся, Селии в кухне не было. Впрочем, она тут же появилась, не по-хорошему скрючившись.
– Что с тобой?
– Ничего… Дурнота обуяла… Прошло уже. В опровержение своих слов она пошатнулась, ухватившись за край стола. Оливер увидел, что она очень бледна, лицо ее блестит от пота.
– Ты же совсем больна! Тебе нужно немедленно лечь!
– Да говорю я – все уже прошло… и со стола нужно убрать…
– Оставь! Морин завтра уберет.
Не обращая внимания на ее слабые отнекивания, Оливер, подхватив свечу со стола, увел Селию наверх, в спальню, усадил на постель, стянул с нее башмаки и расстегнул платье, приговаривая:
– Ты прости меня… выпал сегодня день… сначала тетки-кузины, потом я гостей привел… я же не знал, что Сторверк Вальтария притащит с разговорами его дурацкими… и еще жара, ты же не привыкла…
Селия к тому времени успела прийти в себя, дыхание ее выровнялось, но в глаза Оливеру она не смотрела, когда медленно выговорила:
– Тетки-кузины здесь ни при чем… равно как и жара… и я не отравилась, если ты это собрался предположить…
– Так что же?
Она, наконец, нашла в себе силы посмотреть на Оливера и произнесла с неким вызовом:
– Думаю, я беременна. После паузы он заметил:
– Ты говоришь, как будто боишься.
– И боюсь, – пробормотала она, – всякое бывает… А ты не боишься?
– Я боялся, пока гадал, чем ты больна. Привык лекаря из себя строить, а знаний-то…
– И не удивлен?
– Я бы удивился, если б этого не произошло, раньше или позже. – Он снова помолчал. – И когда… ты считаешь?
– Не уверена… где-то в октябре.
– В октябре – это хорошо. Жара спадет, и я буду меньше занят.
– Всегда восхищалась твоей силой воли. Наверняка не все отцы так спокойно выслушивали подобные вести, мой так и вовсе сбежал..
Они засмеялись. Напряжение и тайный страх исчезли, испарились без следа.
– Ты бы все же легла. Пусть это и не болезнь, а надрываться все же не стоит.
– Ты тоже ложись. Устал ведь, а завтра с рассветом опять в порт.
Раздеваясь, Оливер вдруг хлопнул себя по лбу:
– До меня только что дошло… Мы так и не удосужились обвенчаться.
– А какая разница?
– До сегодняшнего дня – никакой.
– Что ты, право… Думаешь, если я ношу ребенка, то поволоку тебя под венец, как соблазненная белошвейка?
– Дело не в тебе. И не во мне. А в ребенке. Я достаточно пошатался по империи и видел, какие неприятности бывали у людей из-за того, что они не могли доказать законность своего рождения.
– А меня никогда не угнетало сознание того, что я незаконнорожденная. Хотя, сколько себя помню, кругом не упускали случая мне об этом напомнить. И не волновало меня то, что любой мужчина старше сорока лет мог оказаться моим отцом, а моложе – братом. Вот ты, например.
Оливера передернуло.
– Начать с того, что мой отец никогда не был солдатом…
– Да знаю я… Прости, это была дурная шутка. Похоже, в последние месяцы мы оба шутим неудачно. Кстати, ты так и не сказал мне, от чего он умер.
– Разве? Родители умерли во время эпидемии желтой лихорадки. А меня тогда тетка Олив вывезла из города. Двадцать лет уже прошло… А от чего умерла твоя мать?
– От воспаления легких. Теперь мне кажется, что Найтли мог бы ее вылечить, но не обеспокоился… хотя, возможно, я приписываю ему то, в чем он не повинен… А тогда мне не приходило это в голову. Я была слишком убита, Найтли же был единственным, кто обо мне заботился… Как я могла помыслить о нем плохо?
– Все-таки мы с тобой сумасшедшие. Оба. Завели разговор о смерти в такой день… вернее, ночь.
– Опять ты прав. И опять я виновата. Язык мой – враг мой. Лучше и самом деле попробовать уснуть.
Но Оливера осенило очередное соображение.
– Ты не спишь? Нет? Слушай, что получается. Весь город знает, что мы уже женаты, и вдруг мы венчаемся. Вот языки начнут чесать!
– О Господи, нашел из-за чего беспокоиться…
И все же это была задача, над которой следовало подумать. А Сторверк с Вальтарием, странные застольные разговоры и зловещая песня, имя которой Селия знала, но не хотела назвать, – все было забыто. Пока забыто.
Несмотря на ворчание Селии, Оливер настоял на своем. «Как всегда», – не замедлила отметить она. Жизнь в небольшом городе, где почти все друг друга знают, имеет свои достоинство, но и свои недостатки. Если бы они вздумали здесь венчаться («А чем тебе наш Симон Зилот плох?»), это вызвало бы лишние пересуды, а увериться в том, что они навсегда избегли всяческих напастей и могут сколько угодно привлекать к себе внимание окружающих, было бы слишком опасно. В Эйсане также имелась церковка во имя святого Калгака. Оливер пару раз беседовал с тамошним священником, который жаловался, что об эту пору только и занят тем, что благословляет скот, а затем птицу, коими торгуют на ярмарке. Вряд ли эти жалобы были столь уж искренни, поскольку и крестьяне, прибывавшие на ярмарку из ближних деревень, и заезжие торговцы, заботясь о товаре, не забывали своего пастыря, и на столе его что ни день появлялось то жаркое из молодого барашка, то молочный поросенок, то курица – и яичница соответственно, не говоря уж о вине. Да что там! Юг есть Юг, даже в таком захолустье, это вам не Эрдский край с вареной репой и горьким пивом.