– Поаккуратнее с ним, слышишь?
– Это в каком смысле?
– Во всех. Я скажу санитарам, чтобы были наготове. Пойдешь один: его нельзя спугнуть, а мы будем тебя страховать. Лишь бы он заговорил. Этот миф надо развеять. Миф о кровавом маньяке, массовом убийце. Город должен знать, что ситуация полностью под контролем.
– Понял. Пошел.
Завотделением направился к выходу. Лицо у него было сосредоточенное.
– Постой… Ты знал его раньше? До того как… До всех этих событий, в общем.
– Немного. – Миша замер в дверях.
– Говорят, он был в близких отношениях с моей предшественницей. С Абрамовой!
– Мало ли что говорят.
– Выходят, сплетни?
– Я им свечку не держал.
– Ладно, иди.
Когда Миша вышел, главврач вновь приник к монитору. Темноволосый мужчина все так же сидел на кровати. Он, похоже, ждал. Его взгляд по-прежнему был направлен в глазок видеокамеры. Главврач поймал этот взгляд и невольно покрылся холодным потом. На него смотрела бездна. Это было не безумие, скорее простое безразличие ко всему, что происходит вокруг, и полный уход в себя, сосредоточенность на глубинных процессах, происходящих в душе.
Этот человек знал великую тайну. Тайну смерти. Знал то, чего другие избегают узнать до самого последнего момента, все еще веря, что и этот вздох не последний. А он знал. Ему было все равно, жить или умереть. Он сумел победить в себе страх смерти. Он видел, как умирают, и однажды почти уже умер сам. И заставить его поделиться этой тайной не мог никто. Никакими силами и уговорами. Это могло случиться только по доброй воле. По его желанию, из снисхождения к жалким людишкам, которые не хотят приобщаться к вечному до самого последнего вздоха и так боятся Избранных. Тех посвященных в тайну смерти, кто мог бы им помочь. Освободить и их от этого страха.
Месяцем раньше
Побег
С раннего утра по местному радио передавали штормовое предупреждение. Дикторы взволнованными голосами сообщали, что порывы ветра будут достигать пятнадцати метров в секунду, а к вечеру поднимется метель. И какая метель! Город завалит снегом, поэтому жителям рекомендуется без особой надобности из дома не выходить, и уж тем более не выезжать. Машины надежнее будет оставить в гараже или на стоянке, чем бросать потом на дороге на произвол судьбы.
Такой зимы не помнили даже старожилы: оттепели не было вот уже больше месяца, зато снега намело на пять прежних зим! Коммунальные службы задыхались под его неимоверной тяжестью, техника часто выходила из строя, а конца-краю этому снежному аду видно не было. Природа словно обезумела, из ласковой домашней кошечки превратившись в разъяренную пантеру. Теперь ее звериные повадки внушали страх и уважение. Людям оставалось только ждать перемен к лучшему и пытаться предотвратить худшее.
И на этот раз прогноз не ошибся: за окнами голодным волком выл ветер, грыз провода, шатал деревянные столбы, которые давно уже пора было заменить надежными бетонными опорами, с остервенением набрасывался на кровлю, пытаясь ее сорвать и растащить на клочки. И так же тоскливо, по-звериному, выли запертые в этих стенах люди, пациенты психиатрического стационара. Чувство тревоги, и без того у них обостренное, многократно усиливалось в такую неустойчивую погоду, равно как и желание совершить безумный поступок, пойти на поводу у своих бредовых фантазий, что-нибудь разбить, сломать, сокрушить. Убить, если это враг или тот, кто кажется врагом. А еще лучше вырваться на свободу и там уже беспрепятственно творить что вздумается. Заканчивался февраль, весна была совсем близко, и это беспокоило пациентов, будоражило их больное воображение. Даже те, кто считался стабильным, теперь внушали лечащим врачам опасение. В такое время персоналу приходилось несладко, и к вечеру все буквально валились с ног.
Дмитрию Александровичу Кибе тоже было тревожно. Его рабочий день заканчивался, и слава богу, без происшествий. Буянов «загрузили», кого – просто увеличив дозы, а кого и с применением силы, прикрутив ремнями к койкам, и он мог теперь с чистой совестью ехать домой. Но что-то его беспокоило. Мысленно он перебирал всех своих пациентов: не дал ли где слабину? Все ли предусмотрел? В эдакую погоду только сумасшедший решится на побег, но дело в том, что здесь все такие. Ну, почти все. Притворщиков он давно уже раскусил и взял на особый учет.
«Тычковский», – вдруг вспомнил он. Человек-загадка. Иногда Кибе, врачу-психиатру с многолетним стажем, казалось, что Тычковский только прикидывается сумасшедшим. Ему ведь грозил пожизненный срок за изнасилования и убийства, совершенные с особой жестокостью. Доказать смогли три эпизода, но никто не сомневался, что жертв было гораздо больше. Психиатрическая экспертиза признала Владимира Тычковского невменяемым и отправила на принудительное лечение в психиатрическом стационаре специального типа. То есть под усиленной охраной и особым наблюдением врачей.
Такой стационар лет десять назад был создан на базе психиатрической больницы, где теперь работал Дмитрий Киба. Раньше он жил в другом городе, гораздо дальше от столицы, и здесь не планировал надолго задержаться. Провинция есть провинция. Дети вырастут, им надо дать достойное образование, да и самому хватит прозябать. Он рвался в Москву, но жена неожиданно тут прижилась. За какой-нибудь год обзавелась подружками, ей сосватали лучшего в городе косметолога и самого модного мастера по маникюру, затащили на занятия йогой, записали в элитный дамский клуб, который назывался «Клуб для успешных женщин». И Верочка просто расцвела. Ее, домохозяйку, признали успешной! Киба помнил, как плакала жена, согласившись на переезд, когда он сказал, что это ненадолго, а сейчас говорила: «Погоди, вот Саша окончит школу…» Приходилось терпеть, хотя больница Кибе не нравилась. Из-за этого треклятого спецстационара для уголовников. Опасное соседство.
Там было сто пятьдесят коек, дополнительный персонал, прошедший специальное обучение, служба обеспечения безопасности, наружная охрана с грозными и безжалостными собаками. В общем, тюрьма при тюрьме. Пять с половиной лет назад сюда поступил Владимир Тычковский. Киба, который работал в стационаре общего типа, поначалу дела с ним не имел, но был о нем наслышан.
Дело в том, что Тычковский даже внешне не походил на маньяка-убийцу. Во всяком случае, на тот образ, который сформировался у обывателя благодаря заполонившим экран кровавым триллерам и мрачным газетным статьям, где маньяки выглядели просто омерзительно. Да что там! Это были нелюди, к которым при одном только взгляде на них начинаешь испытывать отвращение. И внешность обязательно должна выдавать в них маньяка. Низкий лоб, угрюмый взгляд, нервозность, нелюдимость, ну и так далее.
У Тычковского же было открытое лицо с правильными чертами, можно даже сказать, красивое, ясный взгляд, широкая улыбка. Движения обычно спокойные, плавные, речь грамотная, убедительная. К тому же он оказался человеком на редкость обаятельным и покладистым. Не буянил, не матерился, беспрекословно выполнял все предписания врачей, покорно сносил неизбежную в таких местах жестокость охраны и младшего медперсонала, ни разу не дал отпор, следовательно, не получал убойную дозу лекарства или электрический разряд, способный поджарить мозги так, что память отшибло бы начисто. За пять лет в этом аду Тычковский сумел остаться человеком, так, во всяком случае, казалось со стороны.
И за эти же пять лет он умудрился снискать расположение заведующей спецстационаром Маргариты Павловны Абрамовой, дамы мужеподобной, властной, жестокой и не отличающейся ни сентиментальностью, ни склонностью к какому бы то ни было проявлению чувств вообще. Но, как это часто бывает, при таком жестком характере и к тому же облеченная властью женщина обречена на одиночество. Со временем ее начинает точить тоска. Ей ведь тоже хочется побыть женой или возлюбленной, но кто ж ее такую рядом с собой потерпит? Командный голос, непривлекательная внешность, неизменная сигарета во рту, неумение вести домашнее хозяйство, казарменная обстановка в квартире, из еды только полуфабрикаты – надо все это уставшему мужчине, который приходит домой с работы? Ему нужны любовь и ласка. Нежность. Внимание к его работе и проблемам, а не бесконечные рассказы о своих, которые растут как снежный ком при такой-то должности! Маргариту Павловну мужчины откровенно побаивались, и до сих пор героя романа для Абрамовой не нашлось. Ей явно не хватало любви, хотя она изо всех сил это скрывала.