- Теперь хватит, - сказал я.
- Благодарствую, атаман! - громко произнёс казак в третий раз и вышел в сени.
- Хорош казак! - повторил Чертёнок. А знаешь, батька, какой у свободы вкус?
- Знаю - у неё вкус крови! - я посмотрел Чертёнку в глаза - немало они увидели, узнали и впитали в себя, как земля впитывает воду, раз спросил про такое. - Ничего, Микифор, поднимемся - за нами Астрахань, Царицын, Дон, - я не успокаивал его и, тем паче, себя - говорил то, что есть и даже не мог подумать о поражении.
Никто о нём не думал, просто после затяжной войны и зимнего безделья в наши сердца прокралась усталость и желание поскорее всё закончить. Может быть, Харитонов поэтому не спешил покинуть тамбовские леса - верил, что скоро придёт с несметной силой батька-атаман, сметёт с пути бояр, дворян и воевод и откроет путь на Москву.
- Что мне делать, атаман?
- Ты же устал?!
- Что мне делать?
- Отдохнёшь и поедешь на Хопёр собирать запорожцев. Вернёшься и покончим с домовитыми, чтобы Дон стал полностью нашим.
- С ними давно надо было покончить, - пробормотал Чертёнок. А что атаманы Дорошенко и Серко?
- Молчат оба, боятся своё атаманство потерять - опасаются государя нашего, крепко под Москвой сидят. Зажрались, обленели. Весной придут татары, помогут. Надо укрепляться, зимовать и ждать. Как мне тяжко ждать, Чертёнок! Ожидание сушит душу.
Я разлил по чаркам остатки медовухи. Чертёнок зевнул.
- Смотри - так скулья выскочат! - пошутил я.
- Устал с дороги, - признался Чертёнок.
- Давай допьём за встречу - я рад тебе! Такие, как ты, сейчас мне шибко нужны!
- Я сам рад, батька, что снова с тобой.
Звякнули чарки и, уже пустые, стукнули по столу.
- Ложись у меня, чёрт бородатый - отсыпайся!
- Благодарствую, батька, - Чертёнок смешно передразнил моего стражника, и мы оба громко рассмеялись.
Микифор вытянул из-за пояса пистоли, бросил на стол, тяжело поднялся и, немного шатаясь, направился к лавке. Чему-то рассмеявшись, упал на неё и сонно пробормотал:
- Ты, батька, не кручинься - мы с тобой до конца пойдём, одна у нас судьба, одной верёвочкой повязаны, знать, и ходим поэтому вместе. Повоюем...
Он тут же сонно захрапел. Я укрыл его овчиной.
Через три дня он с казаками ушёл на Хопёр. Не мог я держать рядом с собой друзей-товарищей, торопился дела делать... Но события опережали мои планы...
Недели через три пришли вести о бунте в Царицыне - казаки бежали, а Фрола сдали домовитым в Черкасск. Корнила почуял, что подходит его время, и тут же не замедлил явиться в Кагальник. Он привёл с собой более пяти тысяч домовитых - мечтал довести дело до конца и заслужить милость государя.
* * *
13 апреля 1671 года Войско Донское вошло во вновь сожжённый Кагальницкий городок. Они не смогли взять его приступом, поэтому подожгли деревянные стены. Едва они рухнули в нескольких местах, домовитые ринулись на штурм городка через проломы. Бой был жарким, но коротким - пленных не брали. Моих товарищей полностью вырезали, а кого не успели - утопили в реке. Ко мне боялись приблизиться, словно к зачумлённому - кидались в стороны. Для домовитых я был заговорённым оборотнем. Я пробился к своей избе и заперся изнутри, став теперь больше походить на медведя, обложенного в своей берлоге. Положил на стол три заряженных пистоля, саблю - просто так живьём они меня не возьмут, многих потяну за собой. Сухие глаза жгло - мне нечем было плакать по погибшим друзьям. Меня душили злость и гнев на самого себя за то, что недооценил прыти Корнилы, понадеялся на его запуганность. Ничего назад уже не вернёшь - крёстный теперь меня не выпустит.
Вокруг избы нарастал возбуждённый гомон:
- Там он, оборотень - сидит!
Я усмехнулся - могут и подпалить.
- Говорят, захочет - вмиг обратиться в сокола или серого волка. Заговорённый он! По стенам прыгал - сколько в него не стреляли, все пули мимо летели! Словно чёрт, чёрный от сажи - затаился, ждёт!
Слушая их, я недобро улыбался, проверял пистоли - в нужный момент они не должны были меня подвести.
"Может, ещё не всё потеряно - выпутаюсь?! - шептал я, стиснув зубы, и проверял пальцем остроту сабли. - Выпутаюсь! Эх, Корнила Яковлев, жаль, я тебя пощадил в самом начале - ведь крёстный ты мне. Сыграл ты теперь со мной злую шутку!" Хитёр оказался старик. Может, Чертёнок успеет вернуться или царицынские подойдут - сейчас там опять атаманит Фёдор Шелудяк.
Под вечер в дверь осторожно постучали. Я схватил пистоли:
- Кто там?
- Степан, это я - твой крёстный, Корнила Яковлев.
Я отпер ему дверь с пистолем в руках:
- Входи, крёстный.
В горницу вошёл Корнила - высокий, широкоплечий, начинающий полнеть старик. На нём был атласный красный кафтан с серебряными пуговицами и кистями, скрученными из золотых нитей. Он снял с себя баранью шапку. Седой оселедец взвился и упал на плечо. Заблестела сизая бритая голова. Корнила покосился на мой пистоль и неуверенно произнёс:
- Здорово, Степан Тимофеевич.
- Здоров, крёстный, - я сунул пистоль за пояс и сел за стол, не приглашая Корнилу.
Он сам сел напротив меня и трясущейся рукой разгладил усы.
- С переговорами я к тебе, - колючие глазки испытующе впились в меня. Что думаешь, Степан Тимофеевич?
- Думаю, что уйду от тебя - белым соколом улечу в окно!
Корнила усмехнулся:
- Всё шутишь? Поздно уходить - раньше надо было. Поменялись мы с тобой силой.
- Вижу, что поменялись - раньше ты со мной не посмел бы так говорить.
- Всё меняется, Степан - ведь когда я тебя растил и воспитывал, не думал, что бунт против нашего государя поднимешь.
- Знать хорошо воспитал.
- Ты ведь мне почти за сына был - душой за тебя болею!
- Я вижу.
- Ты мне не веришь, а я тебе доверился, потому и пришёл к тебе разговаривать, а то ведь мог и заживо спалить! - крёстный умел вести беседы, потому атаманил, и слушались его казаки не один десяток лет.
- Собака ты, крёстный - не взять тебе меня!
Корнила усмехнулся и стал крутить ус.
- Не брать я тебя пришёл - ты и так у меня в руках! Я хочу по-доброму с тобой дело решить. Братец твой у меня, уже кается. Семьи ваши в Черкасске под охраной. Я вот думаю - к чему с тобой воевать, что нам делить?!
- Странные ты речи баишь, Яковлев.
- Нет в них ничего странного. Ты ведь из наших - не какая-нибудь голь перекатная! Разин! Имя твоё теперь по всей Руси-матушке гремит!
- Тебе что за дело до того грома?!
- Можно всё решить по согласию, - старик хитро прищурился. - Грамоту я получил царскую. Отпускает тебе государь вины, коли сдашься по доброму и явишься к нему с повинной.
Я рассмеялся:
- Твоими устами, Корнила, мёд пить! Лжёшь ты, собака - на лобное место зовёт меня царь!
- Я тебе истину сказал и грамоту могу принесть. Из тебя выйдет видный воевода - государю нашему такие люди нужны.
- Брешешь ты, Корнила, - устало сказал я, но мне хотелось ему верить рано было ещё умирать, не закончил я все свои дела.
Может и есть в его словах часть правды. Хотелось в это верить необходимо выторговать время. Я всё ещё надеялся на Чертёнка и Фёдора Шелудяка.
- Истинную правду тебе сказал! - Корнила перекрестился. - Надо прекращать войну - вот единственная цель нашего государя! Говорят, что только от пыток и казней за осень и зиму погибло больше семидесяти тысяч человек. На тебе, Степан, их кровушка.
- А, может, на тебе, боярский прихвостень?! На мясниках-воеводах?! Пошёл прочь, Корнила Яковлев - не желаю больше тебя слушать!
Крёстный со вздохом поднялся:
- Мне нечего больше тебе сказать, Степан Тимофеевич. Я всё сказал теперь посиди и подумай. Мой совет - одумайся и покайся. Наш государь милостив и справедлив. Получишь у него прощение. Война будет с турком может, у него свой план, ты там удачно воевал.., - Корнила усмехнулся и направился к двери: - Думай, крестник, думай. Один раз он тебя уже простил, отпустил вины - почему бы не отпустить и во второй?! Что получилось из-за твоей гордыни и непокорности? Половина Руси в крови и разорении!