И тем не менее Эрик, живой, слегка смущенный нашей близостью в этой движущейся коробке, Эрик, с которым мне предстояло еще разделить, может быть, самые счастливые часы моей жизни, был со мной, той, что спускалась теперь навстречу непрожитой им весне.
Теплый майский воздух, напоенный густым ароматом сирени и молодой листвы, чья клейкая зелень еще не успела запылиться, окутал меня своей нежной душистой пеленой.
Солнце еще не добралось до зенита, но его ласковые лучи горячей позолотой ложились на изумрудные шапки крон, сухой наждак асфальта и не успевшую еще загореть кожу лица, шеи и рук.
Я тормознула желтую «Волгу» с гребешком и, назвав адрес, сжалась на заднем сиденье.
Молодой парень в бледно-голубой медицинской рубашке подвел меня к одному из столов, на которых, покрытые простынями, лежали тела, навсегда покинутые бессмертными душами.
Откинув край простыни, он отошел, оставив меня наедине с Эриком. Пуля, войдя в затылок, вышла через правую сторону лица, обезобразив ее до неузнаваемости, оставив левую нетронутой. Но если бы даже на месте его лица зияла сплошная черная дыра, по чуть потемневшим золотистым прядям я бы безошибочно узнала его.
В промозглой тишине подвала, обращаясь не то к себе, не то к Эрику, я отчетливо шепотом произнесла:
«Я отомщу за тебя, чего бы мне это ни стоило».
Подавила усилием воли подкатившее рыдание и, зажав эмоции в кулак, пошла прочь.
Тарасов
17 мая
20 час 00 мин
Остаток дня до встречи с отцом Эрика я провела дома, на диване, с мокрым полотенцем, свернутым повязкой на разгоряченном лбу.
В семь вечера стала приводить себя в порядок, а в восемь уже звонила в дверь квартиры Сан Саныча.
Он не замедлил открыть и пригласил меня войти. В гостиной, за тем же самым овальным столом, за которым я в первый раз увидела Эрика, сидел седоватый, лощеный, одетый в дорогой темный костюм мужчина средних лет. Он держался прямо, был подтянут, на его красивом, усталом лице, покрытом немногочисленными морщинами, я увидела то же выражение сосредоточенного внимания и самообладания, которое было так характерно для Эрика.
И когда он поднял на меня взгляд своих голубых проницательных глаз, у меня дрогнуло сердце, так был похож он на своего сына.
Он провел пальцами правой руки по своим густым и светлым, тронутым сединой волосам и поднялся как бы мне навстречу, вымучивая вежливую улыбку.
— Знакомьтесь, Татьяна Иванова, Иван, или Джон Горбински, — представил нас друг другу Сан Саныч.
— Очень приятно. — Я приблизилась к столу и протянула руку. Джон любезно пожал ее.
Я села на стул, предупредительно подвинутый Сан Санычем, и, обращаясь к Горбински, произнесла:
— Поверьте, мне очень жаль. Примите мои соболезнования.
— Он был хорошим сыном. — Горбински держал себя в руках, но по его слегка дрожащим губам я поняла, как трудно ему это дается.
Сан Саныч достал из бара початую бутылку виски и разлил по стаканам.
— Ну, — он поднял стакан, — светлая память.
Мы выпили. Сан Саныч, сославшись на томившееся в печке жаркое, пошел на кухню.
— Вы тут поговорите пока, а я займусь ужином, — бросил он на ходу.
— Что вы хотели узнать? — Горбински в упор посмотрел на меня.
Я заметила, что глаза у него все же чуть светлее, чем у Эрика.
— Как можно больше. Меня интересует все, что связано с вашей совместной коммерческой деятельностью и его личной жизнью, — по-деловому начала я.
Он немного потупился, выдержал небольшую паузу и, не спеша закурив, с заметным акцентом ответил:
— Даже не знаю, с чего начать.
— Могу вам сказать, мне известно только то, что Эрик занимался недвижимостью и имел деловых партнеров в России. Расскажите об этом поподробнее. С кем вы вели здесь дела?
— Ну, во-первых, мы вели дела не только в России, но и в странах Западной Европы и, конечно, в Америке. Что касается Тарасова, одним из деловых партнеров Эрика был Александр Владимирович Дроздов.
— Не он ли генеральный директор «Тарасовгазпромсервиса»?
— Именно он. Иногда с Эриком приезжал наш партнер Авраам Бронштейн, он его знает лучше нас, он нас, собственно, и познакомил. Дроздов интересовался недвижимостью в Европе, покупал для себя лично, последней его покупкой была небольшая вилла в Испании, недалеко от Барселоны.
— Сколько он за нее заплатил?
— Около трехсот тысяч.
— Долларов?
— Да, конечно. — Горбински затушил сигарету и указательным пальцем правой руки потер подбородок.
— Скажите, Джон, — я слегка замялась, подбирая слова, — у вас был легальный бизнес?
— По документам все чисто, но иногда, в тех случаях, когда партнеры надежные, мы не указывали всю сумму в контракте и какую-то часть получали наличными, как говорят у вас, «черным налом». — Горбински замолчал, ожидая следующего вопроса.
— А с Дроздовым вы тоже проводили такие операции?
— Да, и с Дроздовым.
— С кем-нибудь еще в Тарасове вы имели партнерские отношения?
— Сейчас у нас здесь около дюжины потенциальных клиентов, но дальше переговоров дела пока не идут.
Я достала пачку «Кэмэла», Горбински предупредительно щелкнул зажигалкой.
— Благодарю, — с улыбкой кивнула я ему.
Он тоже улыбнулся в ответ.
Сан Саныч громыхал посудой на кухне и вскоре появился в гостиной, неся на блюде свое произведение. Аромат, исходивший от тушеного мяса с овощами, был изумительным, и Сан Саныч, конечно, лукавил, говоря:
— Ну, давайте перекусим, у меня все скромно, по-холостяцки.
Он совсем не был похож на своего брата: невысокого роста, плотный, коренастый, русский такой мужичок. Глубокие залысины выдавали его недюжинный ум, а короткие, казалось, неуклюжие пальцы творили чудеса как на хирургическом, так и на кухонном столе.
За ужином говорили о погоде, немного о политике, запивая все это красным вином.
Я помогла Сан Санычу убрать посуду и приготовить кофе. После этого мы с Горбински закурили, устроившись в креслах у инкрустированного столика, а хозяин сел на диване чуть поодаль.
— Джон, — продолжила я прерванный ужином разговор, — а кто из ваших друзей помогает вам в Европе?
— Если мы по каким-то причинам не можем вести дела лично, то все предварительные переговоры во Франции, Голландии и Испании ведет Фридрих Штерм, он немец, живет в Амстердаме. — Горбински положил дымящуюся сигарету в пепельницу и отхлебнул кофе.
— В Америке, кроме Бронштейна, у вас есть помощники?
— Да, Джеймс Голдсмит. Если Бронштейн занимался делами в Нью-Йорке, то Голдсмит контролировал наши операции в Лос-Анджелесе. Кстати, Голдсмит был другом Эрика, они часто встречались помимо работы.
— Бронштейн, Голдсмит и Штерм знакомы друг с другом?
— Да, мы иногда собираемся все вместе, чтобы обсудить наши планы, решить какие-то проблемы. Обычно это бывает во Франции.
— Вы занимаетесь только недвижимостью? — Я затушила сигарету. — Я имею в виду, это ваш единственный источник дохода?
— Как вам сказать… — Горбински замялся и посмотрел на Сан Саныча, который пожал плечами. — Не совсем так, то есть, я хочу сказать, есть еще один источник.
— И какой же? — Я заинтересованно посмотрела на Горбински.
— Картины, антиквариат… Но это не входит в сферу деятельности нашей фирмы.
— Это могло послужить поводом для убийства? И вообще, кому могла быть выгодна смерть Эрика?
Горбински задумался.
— Интересный вопрос… — Он немного помолчал. — Могла быть выгодна мне и Бронштейну — он совладелец нашего предприятия. Недаром в последнее время Эрик любил повторять: «Я стою миллионы». Родных, кроме меня, у него нет, его мать погибла в автокатастрофе шесть лет назад.