Его рука легла на незащищенную кожу моего лба и обожгла меня.
Она была такой горячей. Огненной.
Я затрясся и дернулся назад.
- Нет, не надо!
- В чем дело? - удивился он.
Я выдал первую ложь, которая пришла мне на ум:
- Извините меня, брат Григор, но давным-давно меня ранили в голову. Любое внезапное движение вроде вашего... - Я пожал плечами, всем своим видом показывая, что прошу у него прощения за свою "слабость".
Улрич отступил немного назад, а Григор принялся выражать соболезнования по поводу того, что насколько же крепко потрепала меня жизнь. Старое ранение в голову прекрасно объясняло мои странности. Пусть уж считают меня чудаковатым, чем докопаются до правды; а для меня будет намного лучше, если я поскорее уберусь отсюда, пока этот святой юноша не дотронулся до меня опять. Он был истинным верующим и, пока он не начал замечать ничего необычного, я должен был держаться от него на расстоянии.
Я передал ему золотой слиток (не дотрагиваясь до него) как пожертвование его церкви и дал им недвусмысленно понять, что хочу уйти. Улрич несмело предложил мне остаться на ночь, но я любезно отказался. Он, похоже, обрадовался. Это все расставило по своим местам.
- Но как же книги, ваша светлость? - спросил он.
Я бросил ему тяжелый мешочек с золотыми монетами.
- Это только малая часть твоей награды. Завтра я вернусь с остальным. Твой старый сундук стал собственностью лорда Страда. Если тебе дорога твоя жизнь, береги его, как зеницу ока.
Он не пропустил мои слова мимо ушей. Я понял это по тому, с каким беспокойством он посмотрел на мою покупку.
Прежде, чем повернуться к двери, я, избегая Улрича и Грегора, взглянул на Татьяну.
"Жди меня", - мысленно приказал я ей.
* * *
Улрич со своей скупостью установил правило: всем рано ложиться спать, возможно для того, чтобы сэкономить на свечах. Вскоре после моего ухода брат Грегор уполз в какую бы там ни было нору, где он жил, и в доме стало темно и тихо, как в гробу. Я не случайно выбрал такое сравнение, ибо это место действительно было угрюмым и безжизненным, словно могила. И мысль о том, что Татьяна вынуждена прозябать в этой дыре, просто выводила меня из себя.
Я с легкостью опять проник вовнутрь и, крадучись, пошел разыскивать
Татьяну. Улрич отвел себе огромную спальню, старый слуга спал в кладовке, а она - в маленькой комнатке рядом. Я тихо постучал в дверь; превратись я в дым, это только испугало бы ее.
Но она все равно дрожала от страха, или, по крайней мере, так мне показалось, когда она спросила, кто там.
- Это я, - прошептал я. - Впусти меня, Татьяна.
Щелкнула задвижка и она появилась на пороге. Она затаила дыхание и сердце ее билось в такт с моим; я слышал его удары.
Запертые двери не были для меня новостью, но внутри одного дома замки и засовы как-то ни к чему. Именно об этом я ее и спросил, очутившись в комнате и дождавшись, когда звякнет щеколда.
Она смутилась.
- Вилли сделал это для меня. Он думал...
- Что это может тебе пригодиться?
Она кивнула.
- Против папы Лазло?
Она потупилась.
- Вилли считает, что я не должна здесь находиться без няньки.
- Тогда Вилли мудрее брата Грегора.
- Но папа Лазло был по-своему добр ко мне. Он сказал... сказал, что если брат Грегор одобрит его, он отменит удочерение и... и...
- Женится на тебе?
Не поднимая глаз, она опять кивнула.
- Как великодушно с его стороны, - сказал я сухо.
Она почувствовала мое презрение и посмотрела на меня с такой печалью, что ее взгляд мог бы растопить камень.
- Мое место не здесь, да?
- Нет. Вольному соколу не место в клетке.
- Расскажите мне обо мне. Я не перестаю повторять мое имя, но оно мне незнакомо. Я пытаюсь вспомнить зомок, о котором вы говорили, но у меня не получается.
- Ты все вспомнишь.
- Как? Пожалуйста, помогите мне.
Обстановка комнаты была скромной и убогой. В углу стояла узкая кровать и, кроме нее и колченогого стула, присесть больше было не на что. Ну тогда к черту все приличия.
- Иди сюда, - сказал я и усадил ее на кровать. По ее лицу я увидел, что она вдруг застыдилась своей бедности. Я придвинул к ней стул, очень, очень осторожно, чтобы не дотронуться до нее. Как бы мне ни хотелось этого, подходящий момент еще не настал.
- Татьяна, когда-то давным-давно ты была помолвлена с могущественным правителем Баровии. Он любил тебя, боготворил тебя и в этой жизни желал одного: твоего счастья. Но при его дворе нашлись предатели, которые позарились на его богатство и власть. Они встали между правителем и тобой и уничтожили и разграбили все хорошее. Ты попала... в ловушку черного зла той ночи. Произошло много ужасных вещей и я думаю, именно поэтому ты и потеряла память. Я думаю, боги хотят, чтобы ты не помнила зла...
- Но должна ли я забыть и хорошее тоже?
- Я здесь, чтобы вернуть тебе память о нем.
- Кто этот правитель?
- Страд, хозяин замка Равенлофт, - произнес я, ища в ее лице какие-нибудь признаки страха.
- Страд? - Она долго сидела совершенно неподвижно, напряженно размышляя. Наконец она встряхнула головой. - Не может быть. Он - правитель Баровии, а я... я - ничтожество.
- В этом мире для него нет ничего дороже, ничего важнее тебя.
- Тогда почему я не могу вспомнить его? - От разочарования она повысила голос.
Я приложил палец к губам.
- Это придет со временем, если ты доверишься мне.
- По-моему, я уже поверила вам, - усмехнувшись, сказала она, имея в виду тоо, что ыпустила меня к себе в комнату.
Я улыбнулся, но она не ответила на мою улыбку и я понял, что она не видела меня в темноте. Через единственное маленькое окошко просачивался серенький свет ночного неба, но он не мог побороть мрак этого дома. Я был для нее не более, чем говорящая тень. Нащупав на шершавом столе огарок свечи, я достал из кармана свою трутницу. Скоро я выбил первую слабую искру и поджег фитилек.
От золотого язычка пламени лицо ее потеплело и если не на нее, так на меня нахлынули беспорядочные душераздирающие воспоминания. Я снова видел ее в сумерках моего сада, смеющуюся от восторга рядом с розовыми кустами, застывшую в нерешительности на краю смотровой площадки, когда она впервые взглянула на долину сверху.
- Что с вами? - спросила она.