Она открыла глаза и узнала меня, но поначалу не смогла вымолвить ни слова.
Движением руки я дал ей понять, что это и не нужно, и принялся шарить по
углам в поисках других ловушек.
К счастью, их не оказалось. Григор посвятил свои молитвы одной Татьяне и
хотя они были достаточно сильны, их влияние не продержится всю ночь. Я
попробовал разрушить его - очень осторожно - и почувствовал, как дрогнула чужая сила. Татьяна помогла мне, сняв с шеи святой знак. Она успела стянуть со стены второй символ и рухнула обратно на подушки. Освободившись от этого дополнительного давления, с которым мне приходилось бороться, я кинулся к ее кровати.
- Они хотят убить меня, - прошептала она. Слезы навернулись ей на глаза и потекли по вискам. Ее ледяные и тонкие, как мертвые листья, пальцы вцепились в меня. Я поцеловал их и прижал к своей груди.
- Я здесь. Ты в безопасности.
- Но я так слаба. Когда брат Григор пришел приглядеть за мной, мне стало
еще хуже. Он читал надо мной молитвы и я с трудом терпела его. Потом вечером он запер мою комнату и опять молился. Пока ты не открыл окно, я думала, что задохнусь.
- Через какое-то время ты снова будешь сама собой. Брату Григору... не известно о некоторых вещах, и он приносит тебе больше вреда, чем пользы, своим пением и курением.
- Он очень напуган, Страд.
- Несомненно. Испуганные люди иногда ведут себя очень глупо.
Я держал ее руку и успокаивал ее, отгоняя от нее ее страхи, как только мог.
Итак. Григор заметил следы на ее шее и правильно понял их значение. Ничего уж тут не попишешь. Я хотел увезти ее подальше от него, но в ее теперешнем состоянии она не могла путешествовать. Боялся я и торопиться с ее превращением. Ее тело еще не привыкло к изменениям, происходящим внутри него, и если я начну спешить, это может оказаться опасным. Но в то же время не следовало упускать из виду Григора с его шарлатанским лечением.
Еще ночь и я могу потерять ее.
Нет. Никогда.
- Татьяна?
Глаза ее приоткрылись. Теперь она могла видеть меня даже в потемках.
- Ты слаба, но перед тем, как ты пойдешь со мной, ты ослабеешь еще больше... но ненадолго. Потом тебе станет хорошо.
Она поняла, правда, не полностью, но на подсознательном уровне, через связывающую нас нить.
- Ты должна делать то, что я тебе скажу, и ты будешь свободна. Проснувшись завтра, ты покинешь этот дом со всеми его тревогами и страхами.
- И буду с тобой?
- И вечно будешь со мной.
- Что я должна сделать?
- Подари мне свой поцелуй. - я коснулся кончиками пальцев ее горла.
Она медленно подняла руку к моему плечу.
- Да...
Поцеловав ее, я глубоко проник в нее и выпил ее жизнь, чтобы она соединилась с моей. Она бледнела и холодела в моих руках, но даже не пошевелилась, чтобы остановить меня. Только когда я наконец отпрянул от нее, она тихо протестующе застонала.
Ресницы ее трепетали, она силилась не потерять сознание. Я поспешно разорвал рубашку и твердым, как алмаз, когтем проткнул свою грудь рядом с сердцем. Наша смешанная кровь потекла из ранки. Я подхватил Татьяну и прижал ее губами к маленькой дырочке. Она начала пить.
Я не знаю, доставляло ли ей это удовольствие, я же испытывал такое наслаждение, которое никогда раньше не получал, деля ложе с женщиной во время занятий любовью. Это потрясающее ощущение было намного сильнее, более возбуждающим, более желанным. Я обнимал ее и чувствовал, как к ней возвращалась ее жизненная сила, тогда как моя выливалась наружу, чтобы напоить ее. Ее руки обвили меня, облепили, оплели, но так было нужно, так было правильно. В прошлом я все отдал за нее и всего лишился. Сейчас у меня не осталось ничего, кроме моей крови и в ней моей жизни, но я и ее подарил ей. И я бормотал про себя, умоляя черных духов, которые сотворили меня, вознаградить меня одним... чтобы она наконец стала моей невестой.
Но в конце концов фиеста кончилась. Неохотно, так неохотно я попытался оторвать ее от себя. Ее сила равнялась моей и она не желала отодвигаться от меня. От моих усилий кровь хлынула фонтаном и она быстро, жадно глотала ее. Мне пришлось упереться ладонью в ее лоб и грубо оттолкнуть ее от меня, иначе мы бы оба погибли. С длинным вздохом сожаления и горького разочарования она опрокинулась на кровать, тяжело дыша, как измученный долгой дорогой бегун. Мною овладела та же слабость и я упал на пол, сотрясаясь всем ьелом от усталости и внезапного голода. Я с трудом приходил в себя. Когда я смог подняться, Татьяна уже забылась своим последним земным сном. Не было никакой возможности сказать ей "до свидания". Неважно. Наше счастье при следующей встрече возместит потерянное. Завтра я прилечу за ней и не будет больше прощаний.
* * *
Единственное, что я мог для нее сделать, так это смыть следы нашего обмена кровью, уложить ее поудобнее на кровати и накрыть покрывалом. Несмотря на то, что устранение святых символов, наверняка, не пройдет незамеченным, я был не в состоянии заставить себя прикоснуться к ним. Однако в голове у меня зародилась одна идея, и как только я приоткрыл окно и выплыл наружу, я отправился ее реализовывать.
Церковь в Береце, безусловно, знавала лучшие дни. Без поддержки бывшего
правителя города или более крупной святой организации по ту сторону закрытых
границ, она сдалась на милость безжалостному времени. Мало кто, должно быть,
приходил сюда, то ли по причине безразличия людей, то ли из-за того, что их
духовный предводитель отказывался верить в общественную пользу мыла и воды. Как бы там ни было, только две фигурки вышли наружу после полуночных песнопений: старуха и брат Григор собственной персоной. Женщина долго говорила с ним, получила его благословение и вперевалочку зашагала домой.
Я дождался, когда она скрылась из виду, и обрушился на него одним единым куском ожившей тьмы.
Он начал сопротивляться и поднял бы тревогу, но я зажал ему рот рукой. Я затащил его в церковь и захлопнул дверь, чтобы никто не нарушал нашего с ним уединения. Узенький коридорчик был плохо освещен и пришлось идти вглубь, туда, где горели ароматизированные свечи. Я содрогнулся, чувствуя на себе тепловатое влияние этого места и стараясь не обращать внимания на подступающую к горлу неприятную тошноту. Она была обычным явлением после произнесенного мною защитного заклинания.