При свете дня об этом никто не подозревает. Послушайте, когда я надеваю деловой костюм, меня уважают. Пусть низшие классы общества сражаются с лишним весом и отбиваются от Полиции внешнего вида. Люди, достигшие той ступени налоговой шкалы, на которой нахожусь я, от этого защищены. Мы не беспомощны. При необходимости мы даем на лапу. Дело не в том, как мы обходимся с теми, кто нас раздражает. Главное, что мы можем позволить себе гораздо большее. Ну и что с того, что рубашки и белье я покупаю в секции XL магазина «Одежда для крупных мужчин»? Костюмы я шью у портного, жилет в узкую вертикальную полоску отлично подобран по цвету, и я имею полное право сказать, что выгляжу солидно. Я внушителен, как мыс Гибралтар, и это полностью в моих интересах. Разве кто-то захочет покупать муниципальные облигации, казначейские векселя или акции крупных корпораций у юного паренька? Но сколько бы я ни зарабатывал, я все равно слышу, как вы смеетесь надо мной, когда я прохожу мимо. Я знаю, что думала Нина, когда уходила от меня насовсем. «Ну надо же! Какая туша!»
Когда мы окончательно расстались с Ниной, я вернулся домой к маме, потому что в качестве компенсации Нина забрала квартиру и все мои вещи. Я так бы и жил, если бы не мама. Как всегда в субботу вечером, мы поели вафель, и мама усадила меня в мягкое кресло с откидывающейся спинкой. Она положила мне на колени коробку с фруктовым тортом, опустила меня в полулежащее положение и включила телик.
— Веди себя хорошо. Отдыхай.
Пульт дистанционного управления она сунула в свою записную книжку. И ушла. По правде говоря, из-за веса моего тела у меня возникли проблемы с подъемной силой. Я не мог встать и переключить канал. Наклониться я тоже не мог. Я был как будто привязан к креслу до ее возвращения и смотрел «Час могущества», передачу, которую ведет мамин идол, Преподобный Эрл.
Я был в плену у собственного тела, и мне пришлось терпеть этого демагога. Какая досада.
Вот так он расправляется с вами, необращенными. Он тычет тебя в это носом. В твой внешний вид. «Ты омерзителен». Он напоминает о каждом кусочке, который вы съели в жизни. «Ну хватит», — решил я. Чего бы я только не сделал, чтобы его вырубить, но когда я попытался встать, мои ноги оказались выше головы. Мне было некуда деться: между своими начищенными до блеска ботинками я видел Преподобного Эрла. Я бросил в него упаковку орешков к пиву, умоляя:
— Пожалуйста, замолчите. — Я швырнул свой пятифунтовый торт в экран, но не попал. — Прекратите. Просто прекратите.
Передача шла несколько часов.
— Вы способны сделать это.
Потом он стал перечислять виновных. По именам и фамилиям. Называя вес. Преподобный вперился в меня взглядом, бьющим в цель за тысячи миль, и, готов поклясться, он сказал:
— Я говорю о вас, Джереми Мейхью Дэвлин.
— Минуточку!
— Вы нуждаетесь в моей помощи.
— Да вы что!
Когда над Хрустальным собором, который показывали по телевизору, взошло солнце, у нас в Гринвиче, штат Коннектикут, было два часа ночи, и меня уже удалось убедить. Меня захлестывали эмоции, я взмок и дрожал. Когда пение хора достигло кульминационного момента, я готов был поспорить, что исполнителей смазали маслом и обваляли в золотой пыли. Хорошо, что моя «нокиа» была заряжена. Номер Нины все еще был у меня на быстром наборе. Было очень поздно, но она ответила.
Что же, это была ловушка. Я был в ярости. Я орал в трубку:
— Нина, это все ты придумала?
Она хотела поскорее повесить трубку.
— Но Джерри. Я только… — Она не смогла придумать никакой отговорки.
— Значит, ты?
— Мне тебя не слышно, звук пропадает.
— И ты сообщила им мои имя и фамилию?
— Я не могу сейчас разговаривать, у меня встреча.
— Ты о чем, Нина, посреди ночи!
— Нет, меня ждут, мне пора.
Я спросил Нину:
— Что мне сделать, чтобы ты вернулась?
Нина, между прочим, была не первой, кто меня бросил.
— Сбрось лишний вес, — ответила она, и теперь я здесь, потому что она совершенно ясно дала понять, что говорит не всерьез и что ушла от меня навсегда. Я слышал, как она раздраженно вздохнула; она будто говорила: «Что толку тебе объяснять?» — Просто сбрось вес.