Уже через полчаса Ральф несколько смягчился, когда выяснилось, что доктор более интересуется его сестрой, чем Беатрис. Сара была очень оживлена и на протяжении всего вечера удерживала Чака при себе, исподволь стараясь, чтобы Ральф выполнял обязанности кавалера своей дамы.
Беатрис по достоинству оценила ее тактику, но удовлетворения это не приносило. Слишком разительный контраст существовал между их обоюдным натянутым поведением и сердечной симпатией, соединившей Чака и Сару.
Вечер казался бесконечным. Тщетно Беатрис искала благовидного предлога, чтобы покинуть гостиную. Она предполагала, что и Ральф испытывает подобное чувство. Однако делать было нечего…
Когда пробило полночь, они не сговариваясь как-то ухитрились избежать ритуальных новогодних поцелуев, обменявшись лишь искусственным подобием улыбки. Но не тут-то было…
— Вы не поздравили друг друга с Новым годом! — с укором воскликнула Сара, и что-то в ее тоне побудило Чака повнимательнее отнестись к происходящему.
Ральф обреченно покосился на нее. Глаза Беатрис наполнились слезами, и она повернулась, чтобы выбежать из комнаты, игнорируя элементарные приличия, но Ральф поймал ее запястье.
— Я как раз собирался это сделать, — внушительно сказал он, притянув ее к себе.
Беатрис попыталась высвободить руку, но он лишь сильнее сжал пальцы. Лицо его оставалось непроницаемым, будто маска.
— С Новым годом, Трикси. — И прежде чем она успела отстраниться, их губы встретились…
Этот вынужденный поцелуй совершил чудо! Легкого прикосновения было достаточно, чтобы дать волю сдерживаемой в течение двух последних дней страсти. Их уста нашли друг друга, словно жили своей собственной жизнью. Их плоть неистово требовала своего, не считаясь ни с кем и ни с чем…
Сара и Чак были совершенно забыты. Не нужно было обсуждений и объяснений. Обнявшись, они бесцеремонно покинули гостиную и поднялись в его спальню. Бессвязно бормоча ласковые слова, Беатрис и Ральф с неловкой поспешностью раздели друг друга и предались страсти с неистовым упоением.
Это было безумие! Это было возвращение к жизни! Вновь и вновь тела их сливались в одно, побуждаемые неутолимой жаждой. Первые признаки сознания вернулись к ним лишь на рассвете.
— Сара, наверное, ничего не может понять, — предположила Беатрис с довольным вздохом.
Ральф, подбросив вверх подушку, засмеялся.
— Уверен, что сестренка все точно просчитала. Сама подумай… Ведь это она нас помирила.
Беатрис прильнула к нему.
— Я так рада, что она это сделала.
— О себе уж не говорю, — отозвался Ральф. — Я поначалу разозлился на нее за приглашение твоего доктора. Думал, что она пытается свести вас, пока не сообразил что к чему.
— Чака она у меня отбила. Взамен придется довольствоваться тобой, не так ли? — Соблазнительно изогнувшись, Беатрис дразняще посмотрела на возлюбленного. — Но, думаю, я это переживу!
— Трикси, прости меня за все, — взволнованно попросил он. — Я обезумел от ревности, когда позвонил твой чертов друг и попросил позвать тебя, словно ты его собственность. Он был так развязан, что хотелось послать его. Я припомнил все, что ты рассказывала о своей жизни в Лондоне. И вдруг… — Ральф с печальной улыбкой перебирал ее волосы, вспоминая свое состояние в то злосчастное утро. — Вдруг мне показалось, что для тебя здешняя жизнь — всего лишь эпизод. И когда ты заговорила о возвращении в Лондон, я понял, что не хочу твоего отъезда. Я так разозлился на себя, что влюбился, а ты меня не любишь, что не мог мыслить здраво. Я не знал, что делать, пока Сара не подтолкнула меня к тебе, и стало ясно, что только этого мне и нужно.
Беатрис едва слышала его последние слова.
— Ты любишь меня? — прошептала она с затуманенными глазами, с трудом веря, что это правда.
— Разве ты не знала этого? — спросил он, нежно прикасаясь к ее спине.
Беатрис уже начинала понимать многое, но одновременно усиливалось тягостное чувство вины. Она все еще не раскрыла ему пролог кроуфордской истории.
— Ральф! — решительно начала она.
— Мммм…
Беатрис сделала глубокий вдох, словно перед прыжком в холодную воду.
— Мне нужно кое-что тебе сказать! — скороговоркой выпалила девушка, но Ральф прервал ее, целуя ключицы и лаская бедра. — Ральф, — снова повторила она в отчаянии, и он неохотно поднял голову и улыбнулся ей.
— Что?
В его глазах и улыбке было столько тепла, а прикосновения так томительно призывны, что сердце Беатрис предательски сжалось, и непреклонное намерение рассыпалось в прах. Беатрис не могла омрачить этого мгновения. Если она выплеснет сейчас эту грязь, в лучшем случае начнутся затяжные объяснения, в худшем — он отвернется от нее, взгляд станет каменным, лицо непроницаемым.