— Я пойду к нему, узнаю, в чем дело.
Ляскова уговаривала его не ходить:
— Не стоит рисковать, это слишком опасно. Лучше наберемся терпения и подождем, скоро все выяснится…
— Пока мы будем ждать, положение может стать еще хуже, — возразил Цина. — И потом, даже если гестапо что-то разнюхало, квартиру Кары они не найдут. Я пошел. Вернусь не позже, чем через два часа…
Но он так и не вернулся[114].
Когда два часа прошло, мы с Лясковой принялись отбирать самые важные из компрометирующих бумаг, а остальные сжигать. Потом уложили несожженную часть в чемодан, а сверху наложили овощей. Ляскова позвала прислугу, которая, естественно, была посвящена во все тайны, сказала ей, что мы должны уходить, поручила ей сына и дала задание. Каждый день в восемь часов утра та должна была выставлять на подоконник большую китайскую вазу, так чтобы ее было видно с улицы. Если ничего страшного не происходит, через пять минут вазу нужно убрать. Если же в доме появится гестапо, одно из двух: или вазы на подоконнике не будет, или она останется там до тех пор, пока не минует опасность.
Ляскова вышла первой с чемоданом в руках. Я догнал ее на углу через пару минут, и мы несколько часов пробродили по городу, обсуждая, где переночевать и где оставить злополучный чемодан. Ляскова была крайне осторожна и предусмотрительна. Она не хотела идти на конспиративные квартиры или к друзьям, понимая, что может навлечь на них подозрения полиции. Что касается чемодана, она предложила простой и ловкий план: оставить его в камере хранения на вокзале, а дня через два послать за ним самого старого и хилого курьера. Если немцы перехватят и обыщут чемодан, арестуют только его одного. Потом, возможно, курьера отпустят, ну а в противном случае… что ж, еще один старик умрет за святое дело. После долгих колебаний, убедившись наверняка, что за нами не следят, мы сняли номер в дрянной гостинице с самой дурной репутацией. Немцы, которым моральное разложение населения, особенно молодежи, было на руку, поощряли такие притоны. Стараясь не привлекать к себе внимания и делая вид, что не замечаем никого из сомнительного вида постояльцев, мы прошмыгнули по коридору. Заплатили за номер и уже подходили к лестнице, и тут я почувствовал, что моя спутница чуть жива от омерзения. Я взглянул на нее с беспокойством. Но она взяла меня под руку, подтолкнула локтем и со смехом сказала:
— Пошли!
Она мужественно держалась следующие два дня, пока я разведывал обстановку и ходил проверять, как там ваза на окне. Ваза появлялась и исчезала в условленное время. Действуя очень осторожно, я связался со своими и мало-помалу узнал, что и как произошло.
Все началось с ареста одного связного в Силезии. Не выдержав страшных пыток, он назвал адреса постоянных явок. Полиция установила за ними тайное наблюдение. Таким образом выследили Кару. К счастью — это нас и спасло — за все это время он ни разу не приходил на встречу с Циной. Действуя по известной схеме, гестаповцы заперли его в квартире и сами засели там же. В первый же день три женщины-связные, не дождавшись Кары, пришли к нему домой узнать, в чем дело. На следующий день точно так же в ловушку угодил Цина.
Организация сделала все возможное, чтобы вызволить Цину и Кару из тюрьмы. Но ничего не вышло. Гестаповцы догадывались, что поймали не простых подпольщиков, и бдительно охраняли их. О Цине ничего не было известно. А Каре удалось передать на волю: его зверски пытают, раздробили ему кости обеих ног, сломали руки. Он не может больше выносить муки и просит яду. Ему переслали две ампулы и записку:
Ты награжден Virtuti Militari. Тут яд. Встретимся в свой час.
На другой день нам сказали, что Кару похоронили в тюремном дворе. О Цине по-прежнему ничего. Лишь спустя несколько месяцев до нас дошли вести, что он жив и находится в лагере Аушвиц. Немцы так и не узнали, кто он.
Теперь Ляскова могла более или менее спокойно вернуться домой и жить как прежде.
Вырванные у связного под пыткой признания ставили под удар нас всех: это означало, что многие уже раскрыты или в любой момент могут быть раскрыты полицией. Было решено полностью реорганизовать местные силы Сопротивления. Сменили явки, места тайников, складов и встреч. Перетасовали кадры. Часть подпольщиков перевели в другие города. Словом, приложили все усилия, чтобы добытые немцами сведениями оказались бесполезными. Это была одна из самых крупных неудач, постигших краковское Сопротивление в 1941 году. Гестапо вообразило, что уничтожило всю организацию, однако наши потери были и вполовину не так велики, как казалось оккупантам.
114