Я свидетельствую перед миром [История подпольного государства]

Я оказался в числе отозванных из Кракова, меня перевели в Варшаву, где я должен был заняться тем же, что делал в 1939 году, то есть работой связного. Мне поручили руководить службой, которая обеспечивала связь между столичными политическими лидерами Сопротивления.

Это работа важная, необходимая, но связанная с неизбежными при конспирации трудностями и опасностями. Смысл ее в том, чтобы главные ответственные лица как можно реже собирались вместе. Связной-посредник должен, прежде всего, быть беспристрастным, доброжелательным и бескорыстно преданным делу. Принимать во внимание свои личные мнения и симпатии он не имеет права. Нарушение этих правил чревато всяческими недоразумениями, интригами, ссорами и спорами. А от этого может пострадать сплоченность всего движения.

Я дал себе слово выполнять свои обязанности так, чтобы оправдать оказанное доверие.

Глава XXI Поездка в Люблин

Первым делом по возвращении в Варшаву мне нужно было придумать себе легенду, которая не только не вызывала бы подозрения у гестапо, но и не ставила под удар мою семью и друзей. Подпольные правила предписывали максимально сузить круг людей, которым известно, чем ты занимаешься, — ради личной безопасности и, главным образом, в интересах организации. Отбирать этих людей следовало очень тщательно, одного того, что они порядочные и сочувствуют нашему делу, было мало; ценились другие качества: способность этому делу служить, умение молчать, всегда быть начеку, не поддаваться на кнут и пряник гестапо.

В Варшаве жили трое моих братьев и сестра. Это к ней в квартиру я явился после побега из поезда в ноябре тридцать девятого. И с тех пор у нее не бывал. Судя по изредка доходившим до меня известиям, состояние ее только ухудшилось. Не в материальном смысле — муж ее был обеспеченным человеком, так что она пока не бедствовала, но осталась безутешной, наглухо замкнулась в своем горе и никого, включая родных и друзей, не желала видеть. Так что идти к ней не стоило.

Зато на старшего брата Мариана[115], в чьем доме мне вручили повестку о мобилизации 24 августа 1939 года, можно было смело положиться. Он знал обо мне почти все. Мы не теряли друг друга из вида, общаясь через общих знакомых. А однажды даже встречались в Варшаве по делам, связанным с Сопротивлением. На второй год оккупации брата арестовали и отправили в концлагерь Аушвиц, который, по капризу судьбы, располагался в тех самых освенцимских казармах, где когда-то был расквартирован мой полк. Мариану невероятно повезло — его почему-то выпустили. Иногда он рассказывал мне про лагерную жизнь. Немцы превратили бывшие казармы в одно из самых чудовищных мест на земле. Брат описывал вещи, которые не укладывались в голове. Охранниками по большей части были тупые детины, набирали их также из числа осужденных за разные преступления или за гомосексуализм и обещали смягчить наказание за жестокое обращение с заключенными.

Мариану было в то время сорок восемь лет. Это был образованный, опытный и знающий свое дело человек. Он занимал высокий пост в центральном аппарате Делегатуры правительства в изгнании и куда больше меня знал о внутреннем устройстве Сопротивления. Мы встречались, хотя обычно в подполье контакты с родственниками не поощрялись. Но от остальных членов семьи мы решили держать все в тайне[116]. Договорились, что он будет делать вид, будто не знает, что со мной случилось после начала войны.

Со вторым братом, Адамом, я никогда не был особенно близок и не стал объявляться теперь. Третий, Стефан, жил в стесненных условиях. Ему было сорок пять лет, и он каким-то чудом ухитрялся прокормить семью. Его старшей дочери Зосе, моей любимице, только что исполнилось семнадцать лет, сыну Рышеку было шестнадцать. Брат считал, что сын «пошел по дурному пути». Он связался со спекулянтами, соблазненный барышами, которые приносил черный рынок. Поэтому мы договорились не сообщать Рышеку, что я в Варшаве.

Самую большую сложность представляло обилие друзей и знакомых довоенного времени. Я неизбежно встречал их повсюду — на улице, в ресторанах и прочих публичных местах. Не ответить на дружескую улыбку почти так же трудно, как промолчать под пыткой в гестапо. Если я первым узнавал кого-то, то старался отойти подальше, незаметно проскользнуть мимо. Если же не успевал скрыться и меня окликали, то чертыхался про себя и отделывался механической улыбкой.

115

Мариан Козелевский официально оставался главой варшавской полиции при немцах, что позволяло ему поставлять фальшивые документы для подпольщиков и арийские паспорта для евреев. Уже в октябре 1939 г. он создал первую ячейку Сопротивления из по-лицейских-патриотов. Поддерживал тесную связь с Боженцким. Именно он послал своего брата Яна во Францию, чтобы наладить связь Сопротивления с правительством в изгнании. Через Яна он также передал генералу Сикорскому список оставшихся верными Польше офицеров полиции и попросил брата спросить, должны ли полицейские присягать на верность рейху, если от них это потребуют. Сам для себя, по свидетельству Яна, он такую возможность исключал и говорил, что если немцы станут принуждать его к присяге, он покончит с собой. 7 мая 1940 г. его и еще нескольких офицеров полиции арестовали, а 14 августа отправили первым эшелоном из Варшавы в Аушвиц-I. В мае его освободили по ходатайству жены Ядвиги, урожденной Кжолль, принадлежавшей к старинному роду польских немцев. Так что Мариан Козелевский был в числе первых свидетелей, рассказавших полякам об ужасах Аушвица летом 1941 г. Это свидетельство было передано в Лондон и опубликовано. После освобождения Мариан возобновил связь с Сопротивлением, долгое время возглавлял службу безопасности при Делегатуре. 5 августа 1945 г. во время Варшавского восстания он был тяжело ранен, но сумел покинуть столицу и добраться до Лодзи. После окончания войны его разыскивали новые, коммунистические, власти. В январе 1946 г. он вместе с супругой покинул Польшу и перебрался во Францию, потом в Канаду (где Ян купил ему маленькую ферму). В 1960 г. поселился в Вашингтоне. Отказываясь от пенсии американского правительства, он работал ночным сторожем в художественной галерее и ежемесячно высылал небольшие суммы в Польшу, в помощь разным людям. 8 августа 1964 г. Мариан покончил с собой, а Ян Карский взял на себя заботу о его вдове.

116

У Яна Карского было шестеро братьев, четверо из которых — Мариан, Эдмунд, Юзеф и Стефан Игнаций — были живы во время войны. Любимая племянница Саломея, дочь Эдмунда (в книге она выведена под именем Люся), работала в Сопротивлении связной.