— Заходите. Не стойте под дождем. Я вас не выдам.
Мы вошли и повалились на два кресла, когда-то роскошные, теперь же старые и рваные. Они странно смотрелись в соседстве с прочей мебелью: столом, скамейками и парой стульев, сколоченных из грубо обструганных сосновых досок. Комнату освещала тусклая масляная лампа. Около печки, от которой исходило благодатное тепло, сидела старая крестьянка в платке, с обветренным морщинистым лицом.
— Это польские солдаты, сбежали от немцев, — сказал ей муж. — Они замерзли и хотят есть. Дай-ка им чего-нибудь для согрева.
Старуха улыбнулась и поставила греться на печку молоко. А когда оно закипело, разлила его в две массивные чашки и подала нам вместе с ломтями черного хлеба. Мы жадно набросились на еду, а когда насытились, я стал горячо благодарить хозяев, стараясь искупить резкий тон, который взял поначалу. Старик молчал с непроницаемым видом.
— Идите спать, — наконец сказал он без всякого выражения. — Отдыхайте, завтра поговорим.
Он подозвал нас и открыл дверь в темную комнатку:
— Там только одна кровать, но широкая, вдвоем поместитесь. Одеяла тоже есть, если надо.
Мы быстро разделись и залезли под одеяла. В первый раз за несколько месяцев мы лежали на матрасе. Пусть даже он был тонкий, жесткий и грубый — мы этого не замечали. Только успели подумать, как нам повезло, и тут же уснули. Ночью я несколько раз просыпался от каких-то укусов и покалываний по всему телу. Но был слишком сонный, чтобы искать причину этих ощущений, а поскольку мой спутник спокойно похрапывал, я решил, что мне просто чудится или болят чирьи, которых у меня было предостаточно. Оказалось, ни то и ни другое. В постели было полно блох. Они так и остались на нас, и мне потребовались недели, чтобы окончательно от них избавиться.
Проснулись мы около полудня, в узкое окошко над кроватью ярко светило солнце. Несмотря на блох, я чувствовал себя окрепшим, бодрым и полным надежды.
Хозяин услыхал, что мы зашевелились, и распахнул дверь, как раз когда мы занимались охотой на блох. Он густо захохотал:
— Их слишком много, всех не переловите! Простите, господа, что не мог предложить вам что-нибудь получше, но блохи — это не так страшно.
Я пробормотал, что все равно хорошо выспался, и поблагодарил его за гостеприимство.
— Вам от нас мало проку, — сказал старик. — Мы и раньше-то жили бедно, а теперь, при немцах, и вовсе худо стало. Помочь — поможем, всем, что у нас есть, поделимся, но вам надо уходить. В любую минуту могут прийти немцы и схватить вас.
— Вы хороший человек, — сказал я ему.
Старик отдал нам, видимо, свои последние драные одежки: две пары штанов и два старых потрепанных пиджака. Взамен мы оставили ему свою форму. А еще предложили часть наших припрятанных злотых, но он наотрез отказался. Хозяйка дала нам еще по чашке молока и две буханки черного хлеба в дорогу.
Когда мы уже стояли на пороге в наших прекрасных костюмах и с хлебом в руках, старик спросил, знаем ли мы, где находимся и куда идем.
— Наверное, недалеко от Кельце, — ответил я. — А идем мы в польскую армию, которая сражается с немцами.
— Значит, идти вам некуда, — возразил старик.
— Как это некуда?
— Польской армии больше нет. Отдельные солдаты еще встречаются, но армии уже нет — она разбита. Разве немцы вам не говорили?
Я остолбенел. И сначала подумал, что этому простому мужику заморочила голову вражеская пропаганда.
— Говорили. Но мы не поверили. Они врут, а нас так просто не обманешь.
— Они не врут. Все знают, что польской армии больше нет. Так говорят по радио и пишут в газетах. И мы это узнали не от немцев, а от своих соседей. Варшава и Поморье оборонялись несколько недель, но потом сдались. И теперь Польши не существует. Одну половину захватили немцы, другую — русские!
Мой спутник так и затрясся.
— Один Бог может нас спасти, — вмешалась старая крестьянка.
— Нет никакого Бога! — крикнул солдат.
— Есть, парень, — спокойно возразила она. — Бог есть. На него вся надежда.
Я обнял его за плечи и сказал:
— Не отчаивайтесь. Франция и Англия придут нам на помощь. Скоро они зададут немцам жару. — И, не отпуская парнишку, обернулся к старику: — Что слышно о Франции и Англии? Вы что-нибудь знаете о союзниках?
— Ничего. Знаю только, что союзники нас бросили[29].
Хозяйка подошла к солдатику и постаралась его утешить:
— Не падай духом, парень. С Польшей такое не впервой. Немцев еще прогонят. Возвращайся домой и не теряй веры. Ты жив и здоров — уже хорошо.
29
Весть о том, что 3 сентября Великобритания, а потом и Франция объявили войну Германии, была встречена в Польше с воодушевлением и благодарностью. Сам Гитлер, как стало известно позже, на какое-то время впал в панику. В самом деле, существовал договор, подписанный 17 мая 1939 г. генералами Гамеленом и Каспшицким, согласно которому «в случае немецкой агрессии против Польши» Франция «автоматически приведет в действие свои вооруженные силы», в частности «немедленно произведет воздушную атаку», а также «развернет наступление на Германию всем составом армии, начиная с пятнадцатого дня после объявления всеобщей мобилизации». Вот почему в Польше с такой надеждой ждали этого самого пятнадцатого дня и того, что за ним последует. Но единственное, что сделал французский Генштаб, чтобы помочь Польше, — это провел скромную локальную операцию: 7 сентября ввел войска в лес Варндт. Эта операция была остановлена 12 сентября и стоила немцам 196 убитых. В тот же день, 12 сентября, на заседании франко-британского военного совета было решено не начинать наступление на западе, но польским союзникам об этом решении не сообщили. Чемберлен заявил, что «Польше уже ничем помочь нельзя. Единственное средство — это выиграть войну». Никому не было дела до того, что Варшава ожесточенно оборонялась и не сдавалась до 28 сентября. И что последние польские части противостояли вермахту и выдерживали бои еще 4 и 5 октября, 2 октября французская газета