Гости осмотрелись в хате, кого надо не увидели и спрашивают: «А где Ивана?» — «Здесь я», — отозвался брат за их спинами. Калмыки оглянулись и увидели Ивана, который стоял позади них с карабином наперевес. «Правильно, Ивана», — отозвался один из них, по-видимому, старший, — в нашем деле осторожность дороже всего». Затем они начали говорить на калмыцком языке, о чём они говорили, нам с отцом было не понятно. После разговора Иван быстро оделся, карабин в руки, а отцу сказал: «Я поехал». И ушёл из хаты. Вскоре во дворе послышался топот копыт и затем всё затихло. На этот раз он вернулся довольно быстро, на второй день. Что удивительно, он приехал не один, а с калмыком, который управлял телегой, запряженной парой лошадей. Но нас удивили не калмык на телеге, а то, что было к ней привязано, а именно корова и бычок-одногодок. Иван ехал на своей Гнедой и сопровождал эту кавалькаду. Заехали во двор, Иван не слова не говоря соскочил с кобылы, отвязал корову от телеги и увёл её в сарай. То же самое он проделал и с бычком. После этого он калмыка с телегой куда-то отправил, сам подошёл к нам и коротко сказал: «Корова дойная, так что имейте в виду». Сел на лошадь и ускакал. Отец глядя в след быстро удаляющемуся всаднику сказал: «Чувствует моё сердце, что всё это плохо кончится». Затем мы с отцом занесли в хату вещи, привезённые на телеге, и начали разбираться в них. Наше внимание привлёк большой холщовый мешок, и мы сразу принялись за него. Развязав его, мы вытряхнули из него содержимое. Увидев, то, что там было, мы сильно удивились. На полати упали свертки ткани, разных цветов и размеров, а по краям ткань была обшита золотистыми верёвочками и даже с кисточками. «Что же это за материал такой?» — рассуждали мы с отцом, но, так ничего не придумав, решили дождаться приезда Ивана. Снова затолкали всё в мешок и поставили его в угол хаты, мол, Иван приедет и разберётся. Весь остаток дня тато был молчалив, и задумчив, его не покидало чувство опасности, которое, по его мнению, грозило семье. Иван вернулся быстро, уже на второй день. Дело было уже поздно вечером, мы отцом закончили убираться во дворе и собрались заходить в хату, как вдруг, словно ветер, влетел во двор на вороном жеребце Иван. От удивления мы раскрыли рты и не знали, что подумать, а тем более говорить. После того как Иван спешился, отвёл коня в сарай. Когда он подошёл к нам, отец только и мог вымолвить: «А где же Гнедая?» — «Нет Гнедой, поменял я её вот на этого красавца», — весело ответил Иван. Пока отец доил корову, а мы с братом убирались по двору, никто, ничего не говорил, все молча занимались своим делом. Я, как младший, тоже молчал, хотя это меня тяготило. Всё так и катилось, пока не стало совсем темно. И за ужином все молча ели. Наконец, Иван не выдержал и спросил у отца: «Тато, а что это вы сегодня всё молчите и молчите, случилось что такое, чего я не знаю?» Отец немного повременил, как-будто обдумывая что сказать, затем ответил: «Знаешь, сыну, что я тебе на это скажу, страшного пока ничего не случилось, но уже что-то происходит такое, которого раньше не было». — «А что именно?» — «Ну как что, вот смотри ты раньше уезжал на два-три дня, что-то где-то зарабатывал, привозил домой, но это было по мелочи, а теперь что?» — «А что теперь?» — спросил Иван. — «Как что? — начал горячиться отец, — А корова? А телок? А вот это?» И он показал на мешок, который стоял в углу. «Посмотрел на всё то, что ты привёз, и мне сделалось страшно и за тебя, и за них», — показал рукой на нас с Саней. Ефим Васильевич остановился, уставился взглядом на сына и ждал от него ответа. Иван немного помолчал, затем сказал: «То, что я привёз, пусть вас не волнует, я никого не ограбил, тем более не убил. Всё это мне люди отдали даром, в знак благодарности. При этих словах Ивана, отца словно подбросило на скамейке и, горячась, он сказал: «Как так дали, вот так просто взяли и дали добро, которое наживали годами, да я ни за что не поверю», — гневно закончил он. На что Иван спокойно ответил: «Это вы сейчас не верите, потому что вас это пока не касается, вы здесь сидите в глуши и ничего не знаете, а вокруг война, так называемая Революция, вокруг убивают, грабят. Ведь теперь всё это делается по закону. Атаман большевиков так и объявил, «Грабь награбленное, убивайте офицеров, попов и богатеев». Но богатые люди не хотят, чтобы убили их и их семьи, и это естественно. Вот они, не дожидаясь этого страшного дня, уезжают к морю в город Новороссийск, чтобы на корабле уплыть за границу. А уезжают они налегке, берут с собой только ценные вещи, такие как деньги, золото и прочие. Ну, не погонят же они за собой скотину. Даже если бы они хотели это сделать, то им всё равно не догнать её до Новороссийска, ведь туда, как ни как, полтыщи километров. Они со всеми пожитками и скотом туда будут добираться не менее месяца, а за это время их догонят не только белые, но красные, которые сидят у белых на пятках. И те, кого это касается, всё это знают и делают вывод такой. Лучше я все нажитое раздам, брошу, но сам останусь живым. Понимаете, люди выбирают жизнь и это правильно. Вот и я от них привёз кое-что. Понимаете, тато, вот всё что я привёз, это для вас добро, а для них барахло, вот и делайте вывод. И поймите, то, что я привёз, я не просто взял, я это заработал. Мы, со своим отрядом, уезжающих людей сопровождаем по калмыцким степям до Александровки, а там начинаются казачьи станицы, и такого бандитизма нет, как в наших краях. В наших степях сейчас бродят группы разных людей, которые отбились от белой или красной армии, а кушать, как вы знаете, всем хочется, вот они, и промышляют, кто как может».