(пауза 5 секунд)
А: Если можно, то мы прервемся? Я устал… это был водосток и лужа, которую не обойти.
Т: Конечно прервемся. Ты был молодцом. Постарайся отдохнуть.
А: Спасибо.
ЕND ТАРЕ ОZК004
Телефонная будка стоит в стороне от Ховард-Джонсонса на перекрестке магистралей номер 99 и 119. Солнце слепит, отражаясь от ее стекол. Слезаю с байка и иду к ней. Ботинок трет, и на правой пятке вздувается пузырь. Я гнусь под ветром и шарю по карманам, ища заблудшие в закутки монеты. Мне нужно поговорить с Эмми Герц. Ее голос поддержит меня. Я хотел позвонить ей еще утром, когда покидал Монумент. И еще мне нужны лекарства. Можно было бы остановиться в Файрфельде, отдохнуть и немного перекусить, разве что только в «Херши-Баре». Сейчас я где-то между Файрфельдом и Карвером, как раз между теми местами, через которые проезжаю. Я растерян, и поэтому нуждаюсь в разговоре с Эмми. Она поднимет мой дух, рассмешит меня.
Я ее люблю.
Вот она телефонная будка. И это после бесконечной ходьбы, похожей на сон, когда идешь и никак не можешь дойти до места назначения. Смотрю на часы – на них только лишь час пятнадцать. Уроки закончатся только в два пятнадцать, и еще четверть часа ей идти домой, если где-нибудь не задержится. Смотрю на телефон в будке с отвращением – не к телефону, а к себе. Я потерял счет времени и никогда не доеду до Белтон-Фолса до наступления темноты. Мельком взглянув на Ховард-Джонсонс, понимаю, что не голоден, но знаю, что телу нужна энергия для всего моего путешествия в Ротербург. Мать всегда говорит, что ем недостаточно, и всегда пытается впихнуть в меня как можно больше или приносит домой самые новые витамины в виде сладостей или жевательной резинки.
Моя бедная мама.
Качу байк по дороге на Ховард-Джонсонс. Когда я еще был маленьким, то назвал его «Апельсиновым Джонсоном». Мы проезжали его на машине – мать, отец и я. Сидя между ними на переднем сидении, я тогда сказал: «Апельсиновый Джонсон»; они засмеялись, и я почувствовал себя окруженным их любовью и в безопасности. Иногда и по сей день, могу как-нибудь ночью прошептать: «Апельсиновый Джонсон», мне снова становится лучше, и я защищен от всех бед.
Обязательно надо отдохнуть. Я знаю, что в Ховард-Джонсонсе есть комната отдыха, но, по меньшей мере, у меня две проблемы. Прежде всего – что мне делать с байком? Он без замка, и я не могу оставить его без присмотра, потому что застряну тут, если что-нибудь с ним случится. Другая проблема в том, что ванные комнаты или душевые обычно не имеют окон. Это создает множество сложностей, потому что я не могу находиться один в закрытом помещении. Надо будет сидеть в ванне с закрытой дверью и не иметь возможности наблюдать за байком. Вторая проблема решается, если взять комнату, выходящую окнами на площадь. Тогда я быстро моюсь, наблюдая за байком через окно.
И вот центральная площадь Ховард-Джонсонса. Мне очень хочется отдохнуть, и я спешу через улицу.
Стою в телефонной будке, в трубке длинные гудки. Я знаю — это дальний выстрел, и, скорее всего, Эмми Герц осталась в школе, но гудки следуют один за другим, и я потерял счет их количеству.
Мой желудок тянет и напрягает. Съеденный в Ховард-Джонсонсе Гамбургер, переворачивается камнем в животе. Можно было бы заказать что-нибудь легкое, например, суп или жаркое с рыбой. И мне бы врача. Руки липнут от пота к поручням будки, а пальцы – как чужие. В отличие от меня они привыкли к изгибам велосипедного руля. Головная боль наступает железными прутьями под костью лба. Я разбит, но Эмми Герц может все излечить.
В трубке по-прежнему гудки, им нет конца.
Грузовики несутся на север по девяносто девятому шоссе. Их моторы ревут и стонут в непрерывном гуле.
- Извините. Ваш абонент не отвечает, - коротко отрезает мужской голос оператора в линии.
- Вы можете попытаться еще раз? - спрашиваю я, хотя знаю, что зря. Еще как-то нахожу утешение в том, что телефон звонит у Эмми дома, отзываясь эхом в стенах комнат, где Эмми ест и спит, читает книги и смотрит телевизор.
Но, назло всему, оператор холодно произносит:
- Извините, сир, ваш абонент не отвечает.
- Спасибо, - отвечаю я. - Спасибо за попытку.
Монеты выпадают в желобок под номеронабирателем, и я выгребаю их окоченевшими пальцами. Толкаю дверь будки. Она не поддается. Пинаю ее изо всех сил ногой. Она со скрежетом смещается, и, открыв ее, иду прочь. Солнце скрывается под низкими облаками, которые давят и становятся все ниже, нагнетая клаустрофобию. Ротербург кажется все дальше и недосягаемее. В желудке покачивается тошнота, а в голове пульсирует боль. Я иду к байку. Пузырь на пятке лопается. Если бы все это рассказать Эмми…
Моя следующая остановка в Карвере, и я проверяю путь по карте. Масштаб карты – десять миль на один дюйм. Карвер лишь в полудюйме от точки, где сейчас нахожусь. Когда я прибуду в Карвер, Эмми, наверно, придет из школы домой. И, может быть, смогу найти аптеку и купить аспирин. Мне нужно что-нибудь от головной боли. Проверяю байк, возвращаю подарок для отца в корзину и натягиваю шапку на уши, это удержит тепло и прикроет их от сильного шума, исходящего от грузовиков, несущихся по девяносто девятой магистрали. Оглядываюсь – никого. Очевидно, в Карвере смогу найти ресторан и заказать немного супа или тушеных моллюсков.
Я еду на велосипеде и говорю своим ногам: «Жмите, жмите». Словно я возвращаюсь. Для поддержки духа напеваю:
Но пою тихо, даже не вслух. Я устал, и мне не стоит тратить силы на песню, пока не доберусь до Карвера.
ТАРЕ ОZК005 1350 date deleted T-A.
Т: Можем ли мы поговорить об Эмми Герц?
А: Если хотите.
(пауза 5 секунд)
Т: Ты можешь описать ее, как лучшего друга, или как нечто большее для тебя?
Ему снилось этой ночью, что он и Эмми вдвоем на футбольных трибунах, поле было пустым, дул зимний ветер, и их губы соприкасались и открывались, языки искали друг друга, и в момент их соприкосновения он дрожал – не от холода, а от наслаждения. Он чувствовал ее дыхание, сам дышал быстро и глубоко, его сердце билось сильно. Он так ее любит…
А: Больше чем друга.
Т: Расскажи мне об этом.
Эмми. Эмми Герц. Она любила пакости и всегда на них подстрекала других. Она считала, что каждый относится к жизни слишком серьезно. Когда он первый раз встретился с ней, она сказала: «Знаешь, что характерно для тебя, Асс? Ты недостаточно смеешься. Твое лицо спрятано в большой книге. Но надеюсь, Асс, что можно услышать смех в твоем детском блюзе».
Она говорила примерно так, но вместе с тем могла быть и серьезной. Она могла надолго закрыться дома с книгой, пока не прочитает от корки до корки. И если так, то именно книги их и познакомили. Она заходила в Публичную Библиотеку Монумента, а он выходил оттуда, и они столкнулись в дверях. Книги, которые были в руках у обоих, посыпались на пол и завалили весь проход.
Когда они собирали их, Эмми сказала: «Знаешь, что мне это напоминает? Одну старую голливудскую комедию, ты ее видел по телевизору, где герой и героиня смешно встречаются. Я полагаю, ты можешь представить себе писателей, сидящих в студии и говорящих: «Подумать только – они сейчас встретятся?» И кто-нибудь говорит: «А что, если она входит в библиотеку со всеми своими книгами, а он в это же время выходит, и у него тоже книги…»»
Они оба стояли на коленях в проеме двери парадного входа в библиотеку. Все, кто входил и выходил, перешагивали через них. Она говорила больше минуты, а он, забыв все на свете, слушал. Перед ним была чокнутая девчонка, от которой он сошел с ума. Они собирали книги: «Не путай свое с моим», - говорила она. – «Это будет стоить тебе мятной жвачки, потому что все это я должна была вернуть еще месяц назад», - они тогда учились в разных школах. Он тут же по уши в нее влюбился. Она сказала, что ее зовут Эмми Герц («Пожалуйста, не путать с фирмой по прокату автомобилей»). Она была невысокого роста, крепкого сложения и вся в веснушках. Один из ее передних зубов был кривым, но у нее были очень красивые глаза – того же цвета, что и китайская ваза его матери, из фарфора, эмалированного небесной глазурью. У нее также были объемные груди. Позже она говорила, что сильно их стесняется, ведь они такие большие («Попытайся целый день таскать все это через весь город»). Но он был в нее влюблен и не смеялся, когда она это объявляла. Он любил ее еще и за то, что она не смеялась, когда он рассказал ей, что хочет когда-нибудь стать знаменитым писателем, таким как Томас Вольф, и за то, что не спрашивала, кто такой Томас Вольф и не сравнивала его с этим писателем. Позже она призналась, что ей нелегко понять его книги.