Выбрать главу

Отец берет жену,

Отец берет жену,

Хей-хо, дзе мери-о

Отец берет жену.

Пытаюсь спеть песенку, которую отец всегда напевает, комично подражаю его голосу, то повышающемуся, то понижающемуся - протяжно и мягко. Когда он поет, у него ужасный голос - "У тебя оловянные уши." - говорила мать - но она всегда могла сплясать под эту странную песню. "Это наша песня." говорил отец. И я могу вспомнить, как он поднимал меня на руки, когда я был маленьким, и подбрасывал меня почти до потолка, напевая:

Жена взяла ребенка,

Жена взяла ребенка...

И тогда он мягко отдавал меня в обьятья матери, когда она сидела, вязала или читала. И я извивался в ее руках, ощущая тепло и защиту от всего плохого, что есть на свете. Мне было тогда, кажется, всего лишь пять или шесть. И отец самодовольно напевал:

Хей-хо, дзе мери-о,

Фермер в долине.

- Дейв, Дейв, - могла сказать мать. - Ты орешек, ну просто настоящий орешек. - звучало смешно и, вместе с тем, нежно в ее голосе, и аромат ее духов обволакивал меня.

- Эх...Что вытворяют в других семьях, во время их традиционных песен? мог сказать отец, кривляясь как клоун, прыгая по комноте:

Ребенок взял кота,

Ребенок взял кота...

- В них ничего не вытворяют. - могла сказать мать. Та старая игра всегда была удовольствием для меня. Конечно, это было еще до того, как мать стала печальной, до того, как тревога навсегда поселилась у нее на лице.

- Кто сказал, что ничего не вытворяют что-либо напевая? - мог спросить отец. Глядя сверху на меня он спрашивал грозным голосом: - Как тебя зовут, мальчик? - Он становился очень серьезным в тот момент.

- Адам. - отвечал я. - Адам Фермер.

Я весело заигрывал с ним.

- Хорошо. Полагаю, раньше наша фамилия была Смит? Кого-либо спрашивая ты напеваешь: "Мистер Смит в долине, Мистер Смит..."

- Девид. - говорила мать. И я весело смеялся, и отец мог начать петь снова...

Сейчас я на Роут 119:

Хей-хо, дзе мери-о,

Ребенок взял кота...

Неожиданно славный выдался день. Октябрьские деревья горят на солнце яркими красками, все укутано в красное и коричневое. Временами поднимается ветер, срывающий с проводов стаю птиц в воздух, и птицы парят над шоссе. Я проезжаю длинный луг, весь усеянный коровами, жующими свою жевачку.

Я рад, что не принял пилюль, и я напеваю:

А кот взял крысу,

А кот взял крысу,

Хей-хо, дзе мери-о,

А кот взял крысу...

Я стараюсь петь голосом отца, но теряю нить. Ветер держит меня за горло, и мне нужно набрать воздух. В легких жжет, и я думаю, что пока лучше не петь. Мои плечи сводит от боли, а пальцы болят там, где я охватываю рукоятки руля.

Передо мной холм. Дорога беспощадно ползет вверх. Я оглядываюсь: позади меня - ничего. Я остонавливаюсь, слезаю и смотрю на верхушку холма.

Я качу велосипед. Вокруг пусто - ни души. Мне не хочется никуда. Полная безысходность. Но я все иду. Мне хотелось бы вернуться на ту заправку в Эйсвел. Можно было бы дойти до тех деревьев, что в стороне, присесть и отдохнуть, но я сомневаюсь в том, что стоит мне сходить с дороги. Кто знает, что скрывается за этими деревьями? Я боюсь не только собак, но и других животных, еще змей и пауков. Они - неразумны. Мне так нужно остановиться, но я продолжаю двигаться, двигаться - даже если устал.

Я на вершине холма, и чудесный лондшафт ковром стелется подо мной. Миля, другая вниз по дороге, и белая церковь, окруженная кучкой домов, острым шпилем впивается в небо. Я прыгаю на велосипед и лечу вниз с холма, на встречу новым приключениям. Баик набирает скорость, и я снова парю, парю сладко. Я спешу к тому шпилю церкви, как можно быстрее. И будет так обидно, если я потеряю контроль над байком. Я скольжу вниз с холма, и ветер ест мои щеки, кусает изнутри все мое тело, И я снова пою, пытаясь подражать отцу, и лечу с той же песней:

Отец в долине,

Отец в долине...

Ветер подхватывает мой голос и уносит его в воздух. Звуки растворяются в нем, как дым.

Я изо всех сил ударяюсь в дорожный указатель.

Лежу на земле. Все крутится в глазах: деревья, телефонные провода надо мной...

Хей-хо, дзе мери-о,

Отец в долине...

Голос ломается где-то очень высоко. Ясное небо и ветерок. Я дышу. Последнее, что чувствую: я жив и на правельном пути в Ротербург-Вермонт.

------------------

ТАРЕ ОZК003 0845 date deleted T-A.

Т: Мы можем побеседовать?

(пауза 8 секунд)

Т: Ты хорошо себя чувствуешь?

(пауза 5 секунд)

Т: Ты выглядишь несчастным, расстроенным. Что-либо не так?

(пауза 15 секунд)

Т: Постарайся сегодня быть лидиром в нашей беседе.

(пауза 10 секунд)

Адам был не в себе, отречен, не находил места и смотрел не то в пустоту, не то в себя, и доктор, если он, конечно, был доктором. Он наверное им и был, с маленьким лицом, и непонятными глазами - сверлящими, когда он поднимал их. Он словно смотрел через ствол орудия, целясь в него. Адам чувствовал себя мишенью, и почему-то он был рад тому, что он мог как бы стоять в стороне, как бы сделав шаг в сторону от себя, и видеть со стороны их обооих, сидящих в комноте. Ему, конечно же, было любопытно заглянуть в свои внутренности, но не сейчас. А доктор Брайнт уткнулся в вопросник своими, свиду уничтожающими глазами. Он еще не реализовал свой ум и хитрость. Он думал: "Если я сделаю шаг в сторону, то может быть я смогу найти что-нибудь еще. Это возможность дать ему наслаждение, помочь ему вспомнить..." Вспомнить что? Он не знал - что-то, что-нибудь мимолетное, из закутка души, мучения прочь, и тогда он сможет достичь желаемого...