Мы практически не ссорились, если только спорили из-за выноса мусора или по поводу ужина - видишь ли, у меня еда постоянно пригорает или я её перевариваю. А разве я виноват, что я не могу есть продукты из пакетиков, зовущиеся ролтоном и дошираком, а готовлю я из рук вон плохо?
В общем, месяц мы как-то вместе прожили, совершенно зарывшись в свои собственные дела: у меня пробные экзамены, у Матвея очередной сплошняк. Интересно, что я даже не спрашивал разрешение на проживание в этой квартире, решил, что буду околачиваться тут пока белобрысый меня не выгонит. Сам. Ни разу даже не заикнулся про то, что я делаю в его квартире, ни про то, что я ему надоел. Неужели у меня есть шанс на выигрыш спора?
Кира приходила пару раз, приносила нормальную еду. Оказалось, что она просто потрясающе готовит и раньше часто подкармливала своего брата. Теперь она свалила должность поварёнка на меня, чему, кажется, рада. Мы вообще успели подружиться, теперь я вижу разницу между ней и Матвеем – она на самом деле очень добрая и общительная, любит людей. Вот только само по себе у неё иногда выходит грубить, без этого никак. Ещё я узнал о ней, что она подрабатывает в ночном клубе барменом, из-за чего днём обычно она высыпается, а вечером ходит на дополнительные курсы. Как сказала сама Кира, она хочет с нового учебного года самостоятельно поступить в институт. Что она имела ввиду под «самостоятельно» и почему она так усердно выделила это слово - я не понял.
В последнее время держалась хорошая погода – светило осеннее солнце, которое практически не давало тепло, но приносило радость, ветра совершенно не было - поэтому против обыкновения я за шкирку вытянул Матвея из работы над сплошняком погулять на улицу. Он согласился с неохотой и только при том условии, что я разрешил ему взять с собой огромную папку, где, по всей видимости, были листы бумаги. В сумку он сунул несколько карандашей и стёрку, что полностью поддерживало мою догадку о папке с листами.
Стоило только выйти на улицу, как Матвей оживился и потащил меня в сторону небольшого парка, находившегося около его дома. Его рука несколько раз подозрительно дёрнулась в мою сторону, но за руку он меня так и не взял. Или мне показалось, что он хотел это сделать? Мне вообще в последнее время кажется, словно Матвей просто мой друг, у которого я остановился пожить на время, а не тот, кого я люблю… не тот, кого я пытаюсь влюбить в себя. Мне кажется, что с того дня, когда мы переспали совершенно ничего не изменилось. Мы даже не говорили больше на эту тему. А ведь прошел месяц, ещё один в таком же духе и я проиграю спор. Тогда прощай, Матвей!
- И? – вывел меня из себя голос. Я поднял глаза от асфальта, где местами уже была видна промерзшая корка льда, на парня и удивлённо моргнул.
- Что? – задал я свой вопрос в ответ.
Матвей как-то беспокойно заправил белую прядь за ухо и тут же спрятал руку в карман куртки.
- Мы вышли погулять, а ты молчишь?
Если честно, я подумал, что он хочет поговорить со мной о том, что произошло месяц назад, так как мы обычно думаем на одной волне, что, кстати, иногда меня очень пугает. Но видно в этот раз его машинка по чтению мыслей сломалась. Жаль. Я хотел бы наконец объясниться, вот только боюсь первый поднимать эту болезненную для меня тему.
- Прости, я задумался, - я снова уставился на асфальт.
- Просветишь?
Во что? В то, что все мои мысли заняты только им? Что я мечтаю, чтобы он обнимал меня во сне не как плюшевую игрушку, не как подушку, а как своего любимого? Хочу, чтобы он полюбил меня. Хочу, чтобы мы всегда были вместе. Тебе, Матвей, сказать об этом?
- Да о пробных, - соврал я и сел на скамейку, к которой мы подошли. Парень сел рядом и как-то тяжело вздохнул.
- Меня тоже мучают странные мысли.
- Поделишься? – в тон ему спросил я и поднял взгляд на него. – Интересно.
- Мелочь.
- Понятно.
Конечно, как я мог подумать, что Матвей неожиданно решит поделиться со мной своими мыслями… хотя, слава Богу, перестал бить, мне этого уже достаточно.
Мы, молча, сидели на лавочке, я уже напевал песню, а рука Матвея неизменно металась из стороны в сторону. И когда она уже взметнулась в воздух, он положил руку на сумку, где у него лежали вещи для рисования.
- Если так хочешь, порисуй, - вздохнул я, после чего сразу послышался звук раскрывающейся молнии. Неужели он ждал моего разрешения?
Из сумки были извлечены листы бумаги и карандаши.
- Я уж думал, что ты будешь возмущаться, если я начну рисовать, - я бросил взгляд на бумагу и уже увидел первые наброски, издалека похожие на деревья.
- А что плохого в том, что ты любишь рисовать? Это же нормально отдаваться полностью тому, что любишь. Заниматься круглыми сутками тем, что хочешь...
- На самом деле ненавижу рисовать, просто это уже вошло в привычку.
- Совсем? - удивился я, неосознанно придвигаясь ближе.
- Может когда-то и любил, но очень давно, - стоило Матвею добавить ещё одну черточку, и на листе появился горизонт. – А что любишь ты?
Тебя!
- Не знаю, - я пожал плечами и снова уставился в землю.
К моим ногам подкатился желтый мяч, и тут же к нам подбежала маленькая девочка лет шести в забавной розовой курточке и шапочке с маленькими «ушками», из-под которой торчали желтые волосы. Она остановилась и заворожено смотрела на нас двоих, словно мы были какие-то особенные.
- А вы братики? – спросила она настолько тихо, что я не сразу расслышал её вопрос.
- Нет, с чего ты взяла? – Матвей посмотрел сначала на себя. А потом придирчиво на меня. – Мы даже не похожи.
Маленькая ручка показала на меня: