— Не разговаривай так со мной.
Я подхожу к ней близко, вдыхая душный аромат духов, который, ей-богу, никогда не выветривается.
— А ты не строй из себя правильную суку. Расслабься хоть раз, позволь себе побыть человеком. Глядишь, жить проще станет.
Грудь Авериной ходит так часто, что сейчас, кажется, лопнет.
— Почему я вообще связалась с тобой? Невоспитанный, примитивный халявщик, и ведёшь себя, как настоящий козёл…
Вызов принят. Препятствий никаких не вижу.
— Так тебе же нравится, когда с тобой так обращаются. Ты подсознательно этого ищешь. — Я уже так близко у её лица, что чувствую горячее дыхание. — От всех мужиков, да? Папаша-тиран, Олег-долбоёб конченый, даже я, когда нагибал в кабинете: грязный, потный, простой рабочий, тебя, такую важную стерву, как последнюю блядь…
Не знаю, куда меня понесло…
Ответ прилетает мгновенно. Ладонью по щеке, больно обжигая кожу. Отрезвляет немного. Но не остужает.
Аверина секунды полторы таращится своими глазищами на мою реакцию, а потом срывается с места, но я не даю ей далеко убежать. Прижимаю к первой попавшейся стене и сходу впиваюсь в пухлый рот.
Меня рвёт на части от её надменности, и одновременно от желания обладать как-то по-звериному, дико, первобытно. Поцелуй больше похож на «рваные» укусы, она брыкается какое-то время, пытаясь оттолкнуть руками, но меня уже вряд ли можно остановить, болванка раскручена, и сейчас разнесёт тут всё к херам…
Чёртова сука сводит с ума, заставляет забыть обо всём, в том числе о последствиях, которые неминуемо настигнут, но сейчас об этом не думает никто из нас. Она перестаёт вырываться и обхватывает ладошками мою шею, притягивая и углубляя поцелуй. За её губами острые зубки, которые пересчитываю, и ласкаю язык, вкусный до умопомрачения.
Нельзя.
Нельзя быть такой несовместимо холодной и обжигающей одновременно. Такой бесячей и желанной. Я, наверное, свихнусь, не дожидаясь утра.
Стерва постанывает и уже пытается впечататься в меня всем телом, я шарю руками по спине, упругой заднице и пробираюсь ладонью под вырез платья. Одновременно пытаюсь стиснуть сиську, ощущая, как по позвоночнику протекает жар возбуждения. Меня кроет по-взрослому, снова, как тогда, два года назад.
Мне остаётся совсем немного до её самой сокровенной точки, ещё чуть-чуть, и пальцы окунуться во влажную, горячую плоть, но в этот самый момент предвкушения… всё обрывается.
Кира отталкивает меня сильно и резко. Она тяжело дышит и смотрит с осуждением.
Я не могу осознать в первые секунды, что мы прервались, мне нужно её трогать, нужно ближе к ней… в неё глубоко и надолго.
— Снова, как блядь? — Ошарашивает своим вопросом, который вот вообще сейчас не к месту.
Какого хера?
— Чего? — Туго соображаю, у меня мозг утёк по направлению к паху.
— Повзрослей уже наконец, Тём! — Бросает срывающимся голосом. — Я не буду трахаться с тобой в подворотнях, мне и одного раза хватило. Пожалуй, всё. Завтра приходи за расчётом и больше не появляйся в моей жизни!
Я, охуевший, остаюсь стоять на месте, пока жёлтое пятно платья скрывается за тяжёлой стеклянной дверью.
Она хочет меня, но какие-то предрассудки мешают исполнить желаемое. Я, конечно, ещё со своими комментариями… Кто просил язык распускать, теперь чувствую себя говном конченным.
Дикое возбуждение никуда не пропало, я ощущаю на себе её запах и понимаю, что веду себя, как маньяк.
Все мои потуги построить отношения с Янкой за весь этот ебучий год — просто «коту под хвост». Сейчас я осознаю, что в «сраной жопе» находятся не только мои отношения, но и всё положение в целом.
Я хочу эту женщину.
Я её ненавижу.
Я не могу прожить и дня без мыслей о ней и не представляю, как завтра буду забирать деньги, которые она мне обещала, если мне хочется в зад ей их засунуть, чтобы не считала себя лучше меня.
А ещё я не представляю, что её нет в моей жизни.
Даже когда мы не виделись два года, я почти каждый день, сука, вспоминал о ней, хоть и ненавидел себя за это.
А теперь, когда она только что в моих руках стонала, целовала так в ответ, что губы до сих пор горят, и потом жестоко продинамила, я понимаю, что нет у неё шансов избавиться от моего присутствия в своей жизни, пока я не затрахаю её до состояния «бездыханного тела».
Сколько бы Стерва не сопротивлялась.
Глава 14
Курить посреди ночи во дворе Авериной, конечно, не самая лучшая идея.
Но я здесь. Вдыхаю горький дым и понимаю, что по-настоящему соскучился по сигаретам.
Целый год на этом грёбанном ЗОЖе. И к чему всё пришло?
Янка держала меня «в узде», контролируя и убеждая, что самому мне, в первую очередь, нужно измениться, наладить жизнь и не поддаваться соблазнам. Я был согласен с ней где-то процентов на пятьдесят, и даже успешно придерживался правил, которые мы вместе с ней установили.
Я знаю, что она обижается и вряд ли первая позвонит.
Как меня задолбали эти бабы…
Гордые суки, чтоб их…
Раньше ведь таких проблем не было.
Одноразовые потрахушки не обременяют ответственностью и ограничениями. Конечно, постоянные отношения предполагают свои приятные бонусы, но, кажется, я переоценил собственные силы.
У меня нет желания звонить ей и извиняться. Я просто хочу, чтобы нашего разговора не было, и она не выдумывала на ровном месте какие-то претензии.
Всё же нормально шло, к чему портить себе жизнь? Я знал, что она этот отпуск планировала, наверняка даже путёвки куда-нибудь заказала. И, конечно, по-хорошему, должен был поддержать её в этом вопросе.
Но меня, блин, заебало, что никто не спрашивает моего мнения. Все просто решают за меня. Мать, Янка, Стерва… Отец в прошлом, тоже.
Никому не интересно, хочет ли Тёма учиться, или работать, пойти в армию или жениться в двадцать лет… Отцу лучше знать — поступаешь в институт. Не нравится? В армию на год — в жопу мира, под Хабаровском.
Опять за своё? Друзья твои — ублюдки и бездельники, либо я, либо они…
Мать туда же: ты ни на что не годишься, хоть на электрика выучись.
Вот Яна — хорошая девочка, с ней ты стал лучше и правильней. Не бухаешь, дома ночуешь… Глядишь, поженитесь, найдёшь работу, детишек нарожаете, будете жить долго и счастливо…
Только сестра в силу возраста не учит меня, как надо жить.
Единственный человек, с которым ещё можно нормально общаться.
Я устал. Просто. Честно.
Хочу курить и пускать дым в ночной летний воздух, наполняя лёгкие вредным никотином.
Хочу наблюдать за окнами Стервы, которые зажглись совсем недавно, видимо только вернулась домой.
Хочу подняться к ней, но пока ещё не решаюсь, я ведь свалил с вечеринки и на самом деле бродил по городу, пока не забрёл сюда. Ноги сами к ней несут, я уже с этим не справляюсь.
Ещё две затяжки, и бычок летит на тротуар.
Пошло оно всё.
Пора признаться себе, что я — это я. Артём Юринов никогда никого не слушает. Он делает то, что хочет.
А сейчас я хочу её.
Домофон отвечает довольно быстро.
— Кто? — Её голос у меня под мозжечком отпечатался уже.
— Это я, открой дверь. — Сам я звучу хрипло и устало, не лучший, мать его, вечер выдался…
Она не спрашивает, зачем я пришёл, просто вешает трубку, впустив меня внутрь.
По пути в квартиру я немного сомневаюсь в своей адекватности: не стоило, конечно, сейчас подниматься к Стерве. Может закончиться плачевно.
Уже у самой двери одёргиваю себя: я сам так решил и мне плевать, что бы сказали окружающие…
Тяжёлая металлическая дверь оказывается приоткрытой, захожу в полутёмный коридор и осматриваюсь.
Тусклая полоска света видна только в самой глубине, там, где кухня, дома тишина и пахнет чистотой вперемешку с Аверинскими духами.