мать. За перегородкой послышался шорох и звон стеклянной посуды. Скоро они вышли, и мужик сразу же ушел, унося что-то в кармане ватника, а Тимофей подошел к матери и передал ей сотенную купюру: -Прибереги. Копеечка к копеечке... -Грех ведь это, - поморщилась мать. -Ну, а батюшка-то у тебя на что? Пойдешь, да исповедуешься. Все чин чинарём, как ты скажешь. Он опять осенил себя крестным знамением, и подойдя к столу, перекрестил тарелки со щами: -Благослови, Господи, ястие и питие рабов твоих... -А вы разве священник? Вы можете благословлять? - спросил Толик. Мать метнула на него недобрый взгляд. -Я трапезу благословляю, - внимательно глядя на него, сказал Тимофей все тем же поучительным голосом, - Это должен делать каждый благочестивый христианин. Кто нам дает пищу? Господь. Вот мы и должны Его возблагодарить, прежде чем приступать. Ну, с Богом. Он сел за стол и взял в руки ложку. -А это кто был? - спросил Гена, обращаясь к матери, когда принялись за обед, - Неужто Колька Софронов? Я его даже не узнал. -Он тебя тоже, - ответила мать, - Где ж ему тебя узнать, если он всю жизнь не столько дома, сколько в тюрьме? А ты его помнишь разве? Его же первый раз посадили, когда тебе и семи лет не было. -Помню немного. -Первый-то раз ему немного дали - по малолетке прошел. Ну, когда они на пару с Рябининым магазин-то подломили. А уж за убийство десятку мотал. -Кого он убил? - спросил Толик Гену, но ответила мать, охотно поддержав с ним разговор: -На станции с еще тремя нашими двоих парней зарезали. Те приезжие были, из Москвы. Чего там не поделили, не знаю. Да он и сам не знает, пьяный был. Слово за слово, подрались, укокошили их и прямо в снег зарыли - дело зимой было. Ну, а по весне те оттаяли, милиция приехала, шурум - бурум начался, тут его и взяли. Толик с Геной переглянулись. -А сейчас за что забрать должны? - поинтересовался Гена. -Опять за убийство, - махнула рукой мать, - Зазнобу свою приласкал. Да он ее и убивать-то не хотел. Так, подрались по пьянке. Толик вспомнил мужика, простоватый облик которого и чистые полудетские глаза никак не вязались в его сознании с тем, что он только что о нем узнал. Он смотрел на мать, перед которой сидел сын, проданный ею в рабство, и которая не испытывала ни капли неловкости, и недоумевал. Он не мог понять, что должно было произойти с людьми, если такое в их сознании стало в порядке вещей, если об этом можно говорить так спокойно? Но вслух спросил: -И такого рецидивиста на свободе держат? -Да какой он тебе рецидивист-то? - вскинулась мать, - Нормальный мужик, работящий. На руку только тяжел, да дурак, когда напьется. У нас тут таких рецидивистов - пруд пруди. Да и куда он денется? Ему бежать некуда. Надо будет - придут и посадят, как миленького. -Ну, давайте, - проговорил Тимофей, протягивая руку к бутылке с самогоном, - выпьем за встречу, за знакомство, чтоб все чин чинарём... -Да мы это не очень, - сказал Гена, - Нам бы пива лучше. -А где ж мы тебе его возьмем-то? Нашим брезгуете, надо было с собой везти, - ворчливо сказала мать, опять метнув на них по очереди колючий взгляд. -Зачем так? - примирительно промолвил Тимофей,- Выпейте понемножку. Вреда-то от нее не будет, от самогонки-то. Исконно наш, русский напиток. И вино веселит сердце человека, умастити лице елеем и хлеб сердце человека укрепит... Он налил всем по полной кружке и поднял свою: -С Богом. Все, включая ребят, чокнулись. -Ух! Очищенная, на меду... - смакуя, проговорил Тимофей и большими глотками опустошил кружку, блаженно крякнув при этом. Мать последовала его примеру. Гена с Толиком отпили по половине, оба поморщились и тут же закусили квашеной капустой. -А ты, сынок, в Москве-то, как? - спросила мать, - Все при Николай Авдеиче? Гена потупил взгляд. -Благодетель это наш, - пояснила она Тимофею, - И мне помогал, и сынка вон какого вырастил. Ты глянь на него. У кого еще такие дети? И одет, и манеры... Все чин чинарём. Вот скажи, ведь сразу видно - хорошо живет мой сын? Толик заметил, как Гена побледнел, и у него задрожали колени. Толик под столом твердо положил на его ногу ладонь, почувствовав, что Гена положил поверх свою, крепко пожав ее при этом. -Нет... Не при Николай Авдеиче..., - прохрипел Гена, не поднимая взгляда. -Он в институте учится, - ответил за него Толик, - Вместе со мной. В одной группе. -А! Так вы учитесь вместе? - обрадовалась мать, - А я-то подумала... Она осеклась, а Гена покраснел, и колени его опять задрожали. -Учиться, это неплохо, - глубокомысленно изрек Тимофей, прожевывая кусок колбасы, - А в каком, позвольте спросить, институте? -Международных отношений, - твердо ответил Толик, обведя их строгим взглядом. Гена недоуменно уставился на него, а мать с Тимофеем переглянулись. -Это что ж, дипломатами хотите стать, или какими-нибудь, там, атташе? - неодобрительно поинтересовался Тимофей. -А хотя бы, - с легким вызовом ответил Толик, - Чтоб не хуже Николая Авдеевича. -Ты его не трожь! - прикрикнула мать, - Ты откуда его знаешь? Толик оставил ее вопрос без внимания, спокойно жуя картошку. -Вот все вы на запад смотрите, - опять заговорил Тимофей своим наставительным тоном, - Нет бы - выучиться, чтобы от вас здесь, на своей родине польза была. Чему народная мудрость учит? Где родился, там и пригодился. Они там, на западе, все только и мечтают нас уничтожить. Да только знают - не выйдет! Не за то наши деды кровь проливали, чтобы мы теперь Россию матушку им добровольно сдали, как другие, вон... А не могут завоевать, так стараются развратить, разложить изнутри. Одна гниль растленная оттуда к нам ползет. Праздники всякие бесовские... Халоун, сатанинское порождение, день святого Валентина, блудодейная вакханалия, секты разные - протестанты, пятидесятники, свидетели Иговы. Да вы посмотрите, во что великую державу превратили эти демократы прозападные! Слава Богу, сейчас все изменяться начало. Мудрого, толкового правителя Господь послал... Он встал, и повернувшись к иконам, сотворил крестное знамение с глубоким поясным поклоном: -Дай, Боже, ему здравия и долгие лета. -А в чем вы видите его мудрость? - резко спросил Толик,- В том, что рубль в падении бьет все рекорды, бюджеты регионов полупусты, пенсии заморожены, отнимается материнский капитал, промышленность идет к краху, а страна вышвырнута из восьмерки и приближается к положению мирового изгоя? За столом воцарилось молчание, а Тимофей уставился на него долгим взглядом с зажегшимися в глубине глаз гневными искорками. -Это вас в институте так учат? - все с теми же интонациями спросил он. -А вас надо обязательно учить? Вы сами не видите? Этого может не видеть только тот, кто не хочет видеть, - ответил Толик, тоже глядя ему в глаза. -Это единственное, изо всего, что ты сказал, благоразумное. В том-то и грех. А вот ты ничего другого увидеть не хочешь? -Что именно? -А то, что в русского человека плевать перестали, православие на Святой Руси возрождается, земли исконно русские возвращать начали, страна наконец-то стала подниматься с колен. С нами считаются теперь, нас теперь боятся! Или вам до этого дела нет, нехристям? -Почему это - нехристям? - подскочила мать, все это время сидевшая молча, лишь переводя широко открытые глаза с Тимофея на Толика и обратно, - Он крещеный у меня. Все чин чинарём. И Нинка... -Да что вы за люди такие? - опять оставив без внимания ее реплику, заговорил Толик, вставая во весь рост, - Почему ваше представление об уважении заключается в страхе? Почему вы не можете себе даже представить, что можно просто жить, уважая себя, и друг друга? И зачем вам ваше православие, если вы не стремитесь стать лучше? А ведь Христос именно за это претерпел крестные муки - чтобы люди стали лучше! Воцарилась тишина. Тимофей побледнел и смотрел на Толика налившимися гневом глазами. -Да... Ну и друга ты себе выбрал, Геннадий, - сказал он наконец, и ему впервые изменил его тон. -Он... Он все правильно говорит! - запнувшись, выкрикнул Гена, тоже вскакивая с места. -Ген, - спокойно тронул за плечо друга Толик, - Мы с тобой собирались пойти погулять. Они молча вышли в сени. -Заповеди Блаженства перечитай, проповедник, - не удержался Толик от того, чтобы уйти в своей обычной, в подобных случаях, манере. Они молча прошли через деревню и поднялись на пригорок. Здесь Гена остановился, нервно чиркнул зажигалкой, закурил, судорожно сделал несколько глубоких затяжек и отбросил сигарету. Толик обнял его, подставив плечо под голову и сомкнув на спине просунутые под мышками руки: -Не расстраивайся, Геннастый. -Права была Нинка, - с сердцем сказал Гена, - Не надо было сюда приезжать. Давай уедем, а? Прямо сейчас. Пусть думают, что хотят. Я не хочу туда возвращаться. -На чем? Ты же сам говорил, что обратный автобус только в субботу. -Пойдем на трассу, проголосуем, деньги есть. Пойдем, Толясь. Что тебе - вещи жалко? Так купим новые. -Причем тут вещи? Тебя жалко, - вздохнул Толик, - Не думай ты ни о чем и не обращай на них внимания. Сестра у тебя - душа человек. -Она мне не сестра, а самая настоящая мать. Она мне