но изрек Тимофей, прожевывая кусок колбасы, - А в каком, позвольте спросить, институте? -Международных отношений, - твердо ответил Толик, обведя их строгим взглядом. Гена недоуменно уставился на него, а мать с Тимофеем переглянулись. -Это что ж, дипломатами хотите стать, или какими-нибудь, там, атташе? - неодобрительно поинтересовался Тимофей. -А хотя бы, - с легким вызовом ответил Толик, - Чтоб не хуже Николая Авдеевича. -Ты его не трожь! - прикрикнула мать, - Ты откуда его знаешь? Толик оставил ее вопрос без внимания, спокойно жуя картошку. -Вот все вы на запад смотрите, - опять заговорил Тимофей своим наставительным тоном, - Нет бы - выучиться, чтобы от вас здесь, на своей родине польза была. Чему народная мудрость учит? Где родился, там и пригодился. Они там, на западе, все только и мечтают нас уничтожить. Да только знают - не выйдет! Не за то наши деды кровь проливали, чтобы мы теперь Россию матушку им добровольно сдали, как другие, вон... А не могут завоевать, так стараются развратить, разложить изнутри. Одна гниль растленная оттуда к нам ползет. Праздники всякие бесовские... Халоун, сатанинское порождение, день святого Валентина, блудодейная вакханалия, секты разные - протестанты, пятидесятники, свидетели Иговы. Да вы посмотрите, во что великую державу превратили эти демократы прозападные! Слава Богу, сейчас все изменяться начало. Мудрого, толкового правителя Господь послал... Он встал, и повернувшись к иконам, сотворил крестное знамение с глубоким поясным поклоном: -Дай, Боже, ему здравия и долгие лета. -А в чем вы видите его мудрость? - резко спросил Толик,- В том, что рубль в падении бьет все рекорды, бюджеты регионов полупусты, пенсии заморожены, отнимается материнский капитал, промышленность идет к краху, а страна вышвырнута из восьмерки и приближается к положению мирового изгоя? За столом воцарилось молчание, а Тимофей уставился на него долгим взглядом с зажегшимися в глубине глаз гневными искорками. -Это вас в институте так учат? - все с теми же интонациями спросил он. -А вас надо обязательно учить? Вы сами не видите? Этого может не видеть только тот, кто не хочет видеть, - ответил Толик, тоже глядя ему в глаза. -Это единственное, изо всего, что ты сказал, благоразумное. В том-то и грех. А вот ты ничего другого увидеть не хочешь? -Что именно? -А то, что в русского человека плевать перестали, православие на Святой Руси возрождается, земли исконно русские возвращать начали, страна наконец-то стала подниматься с колен. С нами считаются теперь, нас теперь боятся! Или вам до этого дела нет, нехристям? -Почему это - нехристям? - подскочила мать, все это время сидевшая молча, лишь переводя широко открытые глаза с Тимофея на Толика и обратно, - Он крещеный у меня. Все чин чинарём. И Нинка... -Да что вы за люди такие? - опять оставив без внимания ее реплику, заговорил Толик, вставая во весь рост, - Почему ваше представление об уважении заключается в страхе? Почему вы не можете себе даже представить, что можно просто жить, уважая себя, и друг друга? И зачем вам ваше православие, если вы не стремитесь стать лучше? А ведь Христос именно за это претерпел крестные муки - чтобы люди стали лучше! Воцарилась тишина. Тимофей побледнел и смотрел на Толика налившимися гневом глазами. -Да... Ну и друга ты себе выбрал, Геннадий, - сказал он наконец, и ему впервые изменил его тон. -Он... Он все правильно говорит! - запнувшись, выкрикнул Гена, тоже вскакивая с места. -Ген, - спокойно тронул за плечо друга Толик, - Мы с тобой собирались пойти погулять. Они молча вышли в сени. -Заповеди Блаженства перечитай, проповедник, - не удержался Толик от того, чтобы уйти в своей обычной, в подобных случаях, манере. Они молча прошли через деревню и поднялись на пригорок. Здесь Гена остановился, нервно чиркнул зажигалкой, закурил, судорожно сделал несколько глубоких затяжек и отбросил сигарету. Толик обнял его, подставив плечо под голову и сомкнув на спине просунутые под мышками руки: -Не расстраивайся, Геннастый. -Права была Нинка, - с сердцем сказал Гена, - Не надо было сюда приезжать. Давай уедем, а? Прямо сейчас. Пусть думают, что хотят. Я не хочу туда возвращаться. -На чем? Ты же сам говорил, что обратный автобус только в субботу. -Пойдем на трассу, проголосуем, деньги есть. Пойдем, Толясь. Что тебе - вещи жалко? Так купим новые. -Причем тут вещи? Тебя жалко, - вздохнул Толик, - Не думай ты ни о чем и не обращай на них внимания. Сестра у тебя - душа человек. -Она мне не сестра, а самая настоящая мать. Она мне всегда ей была, а не эта... чин чинарём. -Вот и помни ее, а об этой не думай. Гена внимательно посмотрел на Толика: -А с какого мороза ты им вдруг про институт международных отношений задвинул? Я аж в отпаде был. Толик разжал объятия. В только что бывших скорбными глазах Гены уже светилась улыбка. -Сам не знаю, - тоже улыбнулся Толик, - Во-первых, мать твоя не в тему вопрос задала, хотелось тебе помочь выкарабкаться, а потом этот алкаш-теоретик, уже доставать начал своей твердолобостью. -Мне бы уж такое не пришло в голову сморозить. -Ты другое сморозить можешь, я знаю, - засмеялся Толик, легонько схватив его ладонью между ног и убегая в сторону леса. Гена кинулся за ним. Они долго играли в догонялки, бегая друг за другом по опушке. Наконец, Толик настиг Гену и прижал его к березе. Их лица раскраснелись, а глаза у обоих сияли радостью. -Все... Попался, Геннастый. Спускай штаны, - страстно прошептал Толик. -Прям здесь? - озорно улыбнулся Гена. -Да. Здесь и сейчас. Я хочу, чтобы тебе такой запомнилась эта поездка на всю жизнь - земля, по которой ты когда-то сделал свои первые шаги, осенний лес, и мы с тобой занимаемся любовью под этой березой. -Ты настоящий друг, Толясь! - воскликнул Гена, - Я никогда не думал, что такого человека встречу, что такие люди вообще бывают. Поклянись мне! Поклянись сейчас, что мы... Что мы с тобой навсегда! -Зачем клятвы? - тихо спросил Толик, проникновенно глядя ему в глаза, - Разве ты сам этого не чувствуешь? По ногам Гены уже медленно съезжали расстегнутые джинсы. -Повернись... обними березку..., - прошептал Толик, прижимаясь к Гене и кладя ему на плечи руки. Тот послушался и Толик вошел в него, тоже сжав ладонями дерево. Они предавались любви, а чистый аромат осеннего леса пьянил их своей свежестью, лаская слух слабым шелестом листьев. Ветви плакучей березы слегка колыхались над их головами, а несколько, самых длинных, тихонько шуршали по одежде, как бы, даря свою долю ласки. Они опять начали стонать, но на этот раз почему-то еле слышно, хотя были одни во всем этом, тянущемся не на один километр, лесу. Так получалось само собой. Возможно, им подсознательно не хотелось нарушать возникшей гармонии между ними и природой, частью которой они себя почувствовали, и которая приняла их в свои объятия в момент излияния взаимного чувства. Гена вскрикнул, почти вместе с ним Толик, и они замерли, прижимаясь щеками к шершавому стволу и друг к другу. -Смотри, - сказал Гена, указывая взглядом на стекающие по бересте прозрачные капли. -Ты ее оплодотворил, - улыбнулся Толик. Они натянули и заправили одежду, а отойдя, обернулись, еще раз посмотрев на дерево. Березка стояла несколько на отшибе, отделенная от других деревьев парой осин и полукружьем елей. Ее плакучие ветви слегка колыхались под слабым дуновением ветра, как бы прощаясь с ними. -Давай ее запомним, - предложил Гена. -И когда-нибудь обязательно к ней вернемся, - добавил Толик. -Она теперь наш свидетель, - улыбнулся Гена, и вытащив из кармана Айфон, сделал несколько снимков. Они брели вдоль грунтовки, и Гена, не переставая, рассказывал: -Вон ту дорожку видишь? Это к станции... А вон в той роще я чижика нашел... А вон там речушка, видишь? Она тогда еще не такой заросшей была, мы в ней купались. Она глубокая, кстати. Я у самого берега чуть не захлебнулся, когда мне три годика было. Мамка посадила меня на берегу, а сама с Нинкой уплыла. А я сижу, сижу, ножками в воде болтаю, а потом - как бултыхнусь в воду. Ору, кричу, а они меня не слышат. Потом Нинка увидала, как завизжит - и ко мне. А я уже пузыри пустил. Она меня вытащила и искусственное дыхание делала. Спасла, хотя самой тогда десять лет было. Неожиданно Гена свернул с дороги в лес. -Куда ты? - не понял Толик. -Пошли, пошли, - сейчас увидишь. Толик двинулся следом. -Тут когда-то главная дорога была, по ней в село ходили. Правда, при мне-то ее уже не было, но что-то еще оставалось - это сейчас все заросло. А скажи, идти легко, чувствуешь? Приглядевшись, Толик и впрямь стал замечать следы проходившей здесь когда-то дороги: то ровная, не заросшая площадка, то выбившийся из-под мха булыжник, да и деревья на пути росли более молодые, чем те, что дальше. А идти, в самом деле, было удивительно легко. Скоро они вышли из леса и увидели справа за оврагом деревенские дома. -Ну, вот, к соседней деревне вышли,- сказал Гена, - пять километров отмахали. К деревне через овраг вела размытая дождями грунтовка, а почти на самом верху замерла темно зеленая «Нива», не сум