западе ему не место. И потом, что самое главное, мы с мужем безумно любим русскую природу. Подмосковный коттедж впритирку с другими, нам не подходит. Оставили сыну московскую квартиру, а сами удалились сюда. А именно сюда потому, что дед моего мужа отсюда родом. В этих краях было его родовое гнездо, но там уже ничего не осталось ни от дома, ни от села. Нас многие не понимают, считают чудаками. Может, они правы, но мы с мужем не жалеем. Пока не жалеем. В последних словах проскользнула еле уловимая грусть. -А как у вас сложились отношения с местными? - поинтересовался Толик. -Вы знаете, неплохо. Муж много делает для населения, они его выбрали председателем общественного совета, вот и сейчас пошел что-то решать относительно дороги. Вы имели возможность сегодня убедиться, что это такое, а она у нас единственная. А я? Пытаюсь вести себя с ними, как с равными себе людьми, не опуская себя в то же время до их уровня. Уважаю в них личность. Они это чувствуют и платят взаимностью. Я, например, ни слова не говорю, когда они собираются на посиделки на скамейке у наших ворот, а наоборот, подметаю каждый день за ними окурки. Только личным отношением можно что-нибудь добиться, я уверена. Простите, что я с вами так откровенна, но вы интеллигентные ребята, и думаю, меня поймете. Из Москвы? -Да, - подтвердил Толик. -Я так и подумала. Она затушила сигарету, отодвинула пустую чашку и предложила: -Хотите, я вам спою? Предложение было настолько неожиданным, что ребята оторопели, а Роза Анатольевна раскрыла пианино, дотронулась до клавиш, и дом наполнился чарующими звуками музыки, на фоне которой зазвучал ее бархатный голос: Целую ночь соловей нам насвистывал, Город молчал, и молчали дома. Белой акации гроздья душистые | Ночь напролет нас сводили с ума... Толик чувствовал, что эти звуки наполнили не только пространство, но стали проникать куда-то глубоко в него самого, волнуя и вызывая ответное чувство. Он переводил взгляд с осеннего пейзажа за окном на сидящую за пианино женщину, внимал музыке и ее пению, и был где-то далеко, где все так же ясно и чисто, как в этом романсе. А Роза Анатольевна продолжала петь с такой искренностью, что Толику казалось, она поет о себе, делясь самым сокровенным. ..В час, когда ветер бушует неистово, С новою силою чувствую я: Белой акации гроздья душистые Невозвратимы, как юность моя! Прозвучал последний аккорд, и Толик от души захлопал. Гена последовал его примеру, но Роза Анатольевна, поморщившись, попросила: -Не надо... -Вы актриса? - спросил Толик. -Музыкант, - еле заметно улыбнувшись, ответила она, - Если уж начистоту, то единственное, что меня здесь угнетает, так это людское бескультурье. Я бы даже сказала - махровое, воинствующее невежество. Я предлагала дому культуры в соседнем городке свою помощь - совершенно бесплатно заниматься с детьми музыкой, но... Это оказалось никому не нужным. Всех устраивает, что они пьют с малых лет и болтаются на улице. Почему так? Откуда такое равнодушие к себе самим и собственному будущему? К тому же, как выяснилось, у них в ДК нет даже рояля. У меня такое в голове не укладывается... На веранде хлопнула дверь, и на пороге гостиной появился Петр Дмитриевич. -Развлекаешь гостей? Роза Анатольевна поднялась, вышла на кухню, и оттуда послышался ее голос: -Ребята, ваши вещи выстирались, а обувь я уже помыла. Сейчас включу сушилку, и через полчаса можете одеваться... -...А пока мы поужинаем, - завершил за нее муж. Скоро они сидели за накрытым сервированным столом. Закуски, в основном, были приготовлены собственными руками из даров щедрой природы, однако, их разнообразие и специфический вкус каждой, свидетельствовал о самобытном мастерстве хозяйки. -Хобби у нас такое, - улыбнулся Петр Дмитриевич, - Я приношу, а Роза Анатольевна совершенствует свой кулинарный талант. -Вина отведайте, - предложила хозяйка, указывая взглядом на стоящую на столе бутылку, - Настоящее Шардоне, дочь из Франции привезла. Петр Дмитриевич наполнил бокалы. -За нашу встречу, - сказал он, поднимая свой. Все чокнулись, и Толик ощутил во рту приятную вкусовую гамму. Ему невольно вспомнился заставленный мисками стол, за которым они сидели утром, и «очищенная на меду» в мутной бутылке, возведенная в ранг «истинного русского напитка». Сейчас с трудом верилось, что это тоже здесь, рядом, на этой же земле. -Что сказал Алехин? - поинтересовалась Роза Анатольевна, обращаясь к мужу. -В понедельник съезжу в район, потолкую с новым руководством в лице преемника Смирнова. Алехин утверждает, что с ним можно договориться, в отличие от того. Испокон веков дороги на Руси миром строились, но грейдер, хотя бы, он может выделить? Вот так... - Петр Дмитриевич повернул голову к ребятам,- На заслуженный, как говорят, отдых с Розой приехали, а покой нам только снится. Они выпили еще: и за устроение дел, и за гостеприимных хозяев, и за гостей, и за всех присутствующих сразу. На горячее было подано тельное из рыбы, а на десерт - клюквенный мусс. -Клюкву тоже сами собирали? - спросил Гена -Было такое дело, - улыбнулся Петр Дмитриевич, - А вы надолго в наши края? Можем вместе сходить. Сейчас самый сезон тихой охоты, да и погода пока благоприятствует. -Да нет... Мы это...- смешался Гена, отводя взгляд. -Ну, была бы честь предложена, - не смутился хозяин, - А за сегодняшнюю помощь спасибо. Он протянул и пожал им каждому руку. -Может, довезти вас до станции? - предложил Петр Дмитриевич, но сам осекся на последнем слове. -...И начнем все сначала, - завершила Роза Анатольевна. Все засмеялись. -Да, две вечные российские беды на букву Д, - покачал головой Петр Дмитриевич, - От них нигде не скроешься. -Не переживайте за нас, мы через лес короткую дорогу знаем, - успокоил его Гена. -Поторопитесь, время к вечеру. -Будем рады видеть вас вновь, - приветливо улыбаясь, сказала Роза Анатольевна, - В любое время. Петри может отъехать по делам, но я всегда дома. -Спасибо, - искренне сказал Толик, опять пожимая руку хозяину. -Не застревайте больше, - добавил Гена. На скамейке за воротами сидели два местных мужика в ватниках. Поздоровавшись, они с любопытством посмотрели на них. Ребята ответили и пошли по направлению к дороге. -Не бросай, - услышал Толик за спиной, - Роза здесь каждое утро метет. В ответ послышался скабрезный смех. -Эх, Гоза, п...зда ее с могоза! А бабенка хогоша, хоть и стагая, скажи? Я б ее тгахнул. А ты бы тгахнул? -Так она тебе и дала... Она - другого поля ягода. Толику вдруг показалось, что ему в лицо опять полетели комья грязи, как тогда, в овраге, из-под колес. И еще вспомнилось обещание, данное когда-то тренеру. Он не даже не обернулся, только почувствовал, как в карманах куртки сами собой до боли сжались кулаки. «А может, я неправ? - неожиданно подумалось Толику, - Может, в его понимании, это самое сильное выражение симпатии Розе Анатольевне? Ведь тот, про которого я где-то читал, что был расстрелян за то, что спел частушку: Эх, калина-мАлина, Х... большой у Сталина, Больше, чем у Рыкова И у Петра Великого, тоже, может, считал, что делает комплимент любимому вождю?» Теперь, когда схлынули эмоции, ему показались наиболее значимыми слова другого мужика: «Она - другого поля ягода...» И еще показалось, что ему пришло время твердо определить, наконец, в этой многообразной жизни свое «поле». Определить самому для самого себя окончательно и бесповоротно. Начали сгущаться сумерки. Хотелось поговорить, но у Толика возникло ощущение, что природа вступила с ними в состязание - кто кого? Они быстро и сосредоточенно шли друг за другом, стремясь скорее выбраться из погружающегося во мрак леса. На пригорок у деревни вышли уже в полной темноте, а к дому подходили, подсвечивая себе дорогу Гениным Айфоном. Окна в доме еще светились, но дверь была заперта. Гена громко постучал в дверь, потом в окно, однако прошло несколько минут, пока послышался стук отпираемого запора. Гена распахнул дверь и увидел спину удаляющегося Тимофея. Они вошли в сени. Гена щелкнул выключателем у двери, и под потолком вспыхнула болтающаяся на проводе яркая лампочка. -Геннастый, - сказал Толик, обратив внимание на довольно широкую дощатую лавку вдоль стены, - Давай здесь будем спать. Ляжем головами в разные стороны, шапки натянем, вторые свитеры, ноги покрывалом накроем - не замерзнем. В лом мне туда идти... Он кивнул на дверь, ведущую в дом. Гена подумал немного и пошел один. Скоро он вернулся, таща, помимо рюкзака, заплатанную ватную подстилку. -На печке валялась, - пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Толика. Гена поднес ее к лицу, и понюхав, добавил: -Вроде не обоссанная. -Чего они там? - спросил Толик, кивая на дверь. -Мамка упилась в сиську, спит, - ответил Гена, - а этот сектант, тоже в хлам, сидит, Библию читает. Чего он там видит - не знаю. На меня даже не посмотрел. -Ладно, давай спать, - сказал Толик, беря у него из рук подстилку и расстилая ее на лавке. Они натянули вторые свитеры, вязаные шапочки и соорудили себе постель, приспособив под головы ост