Выбрать главу
тается ей.         Толику было неприятно бывать в этом доме, но он тоже решил соблюсти форму и регулярно посещал его. К тому же, он быстро сообразил, что таким образом у него появился шанс обрести желанную свободу. Мама знала, что он может не придти домой, оставшись ночевать у отца, а между собой они не общались, и проверить это она не могла.        Толик вышел к Чистым прудам, не спеша прошелся два раза вокруг темной водной глади, слегка запорошенной опадающими листьями, закурил и уселся на скамейку скоротать оставшиеся полчаса.          Погода не радовала. Хотя было относительно тепло, но временами налетали порывы холодящего ветра, и в воздухе возникала влага в виде моросящего дождя.         -Какое же это бабье лето? - донеслось до слуха Толика из группы проходящих мимо парней.         -Холодное, как бабы. Ни дать, ни взять.         -А ты знаешь, что такое - ни дать, ни взять? Это баба, заболевшая одновременно триппером и ангиной...         Ребята дружно засмеялись, кто-то сказал что-то еще, но Толик не расслышал - что, лишь усмехнувшись про себя избитой шутке.         Он бросил окурок, взглянул на часы, встал и направился в сторону метро. Вот и условленное место - памятник Грибоедову, «у левой ноги», как назначил будущий сексуальный партнер.          Толик определил его сразу, хотя было темно. Он всегда каким-то образом угадывал их, хотя некоторые мало походили на те фото, что присылали. Так было и в этот раз.         Пятидесятилетний «игривый озорник» тянул внешне на все шестьдесят. Он стоял, засунув руки в карманы мешковато сидящей на нем куртки, переступая ногами в давно нечищеных ботинках, и внимательно вглядывался в лица парней, идущих со стороны метро. Толик подошел с противоположной стороны, и это дало ему возможность некоторое время понаблюдать за ним.          «А и впрямь - состарившийся дворовый пацан, за которым плохо следят родители»,- подумалось Толику.         Он сделал несколько шагов и оказался рядом с мужчиной:         -Григорий?          Тот вздрогнул, его глаза цепко оглядели лицо и фигуру Толика, и обрели весело-похотливое выражение:         -Толя? Очень рад, очень рад, - несколько суетливо заговорил он, протягивая слегка влажную от волнения руку, - Таким тебя и представлял.         -А я - нет, - равнодушно проговорил Толик, вяло отвечая на рукопожатие, - На фотке ты вроде помоложе выглядишь.         В глазах собеседника появилось то самое выражение, какое возникало почти у всех мужчин, с которыми приходилось встречаться Толику, когда он обращал внимание на их возраст. Какая-то смесь затаенной обиды со страхом потерять, не успев обрести. Обычно за этим следовал ряд наигранных признаков второй или уже третьей молодости - от молодежного сленга до молодцеватых телодвижений, выглядевших, зачастую, убогой пародией на таковые.         И этот раз не стал исключением. Правда, у Григория это получалось естественно. Возможно, он действительно сохранился таким, каким показался Толику издали.          Григорий начал балагурить что-то наивно веселое, поминутно хлопая его по плечу.         -Куда пойдем? - прервал поток его красноречия Толик.         В глазах Григория опять промелькнуло уже имевшее место выражение, но тут же сменилось приветливой улыбкой:         -Да куда хочешь, - сделал он широкий жест, невольно или умышленно завершив его на вывеске Макдональдса на углу Мясницкой.         -Что, там будем трахаться? - спросил Толик, указывая взглядом на Макдональдс, - В туалете? Или прямо под столом?         Григорий угодливо захихикал:         -Я думал посидеть, угостить тебя, а уже потом...         -Пошли, - перебил его Толик, направляясь к Макдональдсу и уловив за спиной вздох, показавшийся ему вздохом облегчения.         Народа в ресторане было немного, и они спокойно уселись за столик в углу. Толик не стал ввергать Григория в лишние траты, заметив, как тот озабоченно роется в потертом кошельке, и ограничился Биг-Маком со стаканом Капучино, да и то лишь потому, что из дома ушел уже давно и успел проголодаться.         -Ну, чем по жизни занимаешься? - задал вопрос Григорий, поглощая картошку фри и глядя на него глазами, в которых уже зажегся огонек вожделения.         Кажется, он успокоился и теперь предвкушал грядущее наслаждение.         «Как все это пошло, - подумал про себя Толик, - Хоть бы кто начал разговор с другого. Первый вопрос - сколько лет, второй - где работаешь или учишься, третий - кто родители, а потом раздевание глазами и - что любишь в сексе? А ведь эти вопросы, по большому счету, и задавать нельзя. Это личная сфера, куда человек имеет право допускать только сам и только того, кого сочтет нужным, а здесь у всех только это и является темой разговора...»         Толик заметил, что взгляд Григория выразил озабоченность его долгим молчанием.         -Учусь, - ответил он, обнадеживающе улыбнувшись, - В институте. В железнодорожном.         -О! - воскликнул Григорий, - Молодец. Одобряю. Правильный выбор. Сейчас все в менеджмент стремятся, или, на худой конец, в юристы. А я считаю, это все проходящее - сегодня одно, завтра другое. Специальность должна быть твердой на все времена. А железная дорога, она всегда была, есть и будет. И без нее никуда. Стабильность - это важнее всего! Вот в наше время, когда мне было столько же, сколько тебе сейчас...         Толик жевал, уныло поглядывая на разглагольствовавшего Григория, уверенно и надолго, судя по всему, «оседлавшего» своего надежного «конька». Он мало вникал в суть того, что тот говорил, поскольку слышал подобное от представителей его поколения многократно, и все услышанное можно было свести к одной фразе: когда он был пионером, думал, что будет хорошо, когда вырастет, а когда вырос, понял, что хорошо было тогда, когда был пионером.         «И не тени сомнения, - думал Толик, глядя на все происходящее как бы со стороны, - Непробиваемая уверенность, что он во всем прав, а все, что не подходит под его психологические установки - чушь. Ведь даже если и убедится в другом - объяснит это по-своему и ничего не поймет. Почему они все такие? Почему у них в сознании все застыло? Неужели и меня это ждет в старости?»         Григорий запнулся, встретив задумчивый взгляд Толика:         -Ты не согласен?         -Человечество достигло чего-то только благодаря тому, что стремилось к совершенству. А с твоей стабильностью оно бы из пещеры никогда не вышло, - сказал Толик, как что-то само собой разумеющееся, и не желая вступать в полемику, нарочито грубовато перевел разговор на другое, - Ну что, теоретик? Как по части е..ли-то?         Григорий слегка покраснел и засуетился, вытаскивая из внутреннего кармана телефон:         -Сейчас, сейчас. Все будет в порядке.         -Пойду, поссу, - тем же тоном сказал Толик, поднимаясь из-за стола.         Ему всегда почему-то хотелось противопоставить такой вот узколобой праведности именно грубость. Возможно, можно было что-то еще, но Толик не знал - что? А грубость, по крайней мере, как ему казалось, означала уход от разговора в непримиримой позиции.         Когда Толик вернулся, Григорий напоминал своим видом побитую собачонку. Он, вроде бы, даже стал ниже ростом, сгорбившись над опустошенными бумажными контейнерами и стаканами.         -Ты прости, не знаю, как сказать тебе, - затараторил он, избегая смотреть в глаза Толику, - Но там, понимаешь...         -Что, мордой об стол дали? - перебил Толик.         -Поверь, все было условлено, обговорено...         -А домой? Или - ты у нас семейный, добропорядочный, законопослушный россиянин, с партийным прошлым и комсомольской юностью? - Толик уже не скрывал, что издевается.         -Зачем ты так? - покраснел Григорий, поднимая на него взгляд, в котором, кроме обиды, читалось поруганное достоинство, - Да, у меня есть семья, жена...         -Ладно, не греми соплями-то, - опять перебил Толик, - Пошли.         Григорий порывисто поднялся, неловко загремев стулом, и послушно засеменил рядом с широко шагающим к выходу Толиком.          Они вышли из ресторана, перешли улицу и оказались возле памятника, где встретились, и левая нога которого не принесла им удачи. По крайней мере, Григорию.         -Посиди, - обронил Толик, кивая на скамейку.         Григорий послушно присел, глядя на него заискивающим взглядом. В душе Толика проснулось то, что просыпалось всегда в самые неподходящие моменты - жалость, переходящая в сострадание. Он это знал и ругал себя, но природа была, очевидно, сильнее. И еще в такие моменты к нему приходило то, что возникло, очевидно, от общения с Игорем Андреевичем - взрослость. Подлинная или мнимая, Толик не знал, но он невольно начинал ощущать ответственность за другого, которого допустил в свой мир.          Вот и сейчас, они как бы невольно поменялись годами с этим нелепым Григорием, как нельзя олицетворяющим собой состарившегося пацана, который полностью унаследовал менталитет тех, кто его воспитал, не прибавив к нему от себя за всю прожитую жизнь ничего.          Толик отошел в сторону, достал телефон и нажал вызов номера, который сохранился в памяти его контактов под названием: «Мих Мих». Удивительно, что он его до сих пор не стер...         Мих Мих был   единственным, с кем Толик имел целых три встречи. Познакомились они точно так же по переписке, и после нескольких постов сразу же последовало приглашение.          Толик приехал в весьма уютную и хорошо обставленную однокомнатную квартиру, где с порога был окружен вниманием. Мих Мих успел накрыт