А еще через год моего нахождения на веревочном поводке, в дверь моего пристанища (назвать это домом не поворачивается язык) моих воспитателей постучали, и на его пороге оказался мой самый настоящий дед. Именно он и поведал потом тебе шокирующую историю моего рождения, младенчества и раннего детства
Так случилось, что меня никогда не хотели и совсем не ждали мои родители. Своим появлением на свет я могла весьма помешать моему отцу – провинциальному актеру – прославится, а моей матери помочь ему в этом. Лишь она его талант неистово оценивала и неотступно следовала за ним. Однажды зимой, уже будучи беременна мною, она в лютый мороз очень долго ждала своего кумира у входа в деревенскую забегаловку, где тот с шиком отмечал свой очередной местный дебют, выставив мать за дверь. Видимо именно это ее переохлаждение и сказалось потом пожизненно на моих физиологических особенностях.
Мой же дед появился у моих воспитателей лишь за тем, чтобы забрать меня и оформить надо мной свое опекунство. Он, вероятно, приехал очень вовремя, так как мои воспитатели уже вели между собой разговоры о том, как бы, подороже, продать меня на органы. Вероятно, такая модная тема докатилась и до них, а мои особенности только их подтолкнули к тому, чтобы предложить «выгодную» сделку моему выпившему вместе с хозяином деду. Но у того были свои планы в отношении меня и он забрал меня совсем одичавшую в свой город. Потом дед очень любил рассказывать, как он вез меня в железном ящике для животных, договорившись за бутылку с проводником пассажирского вагона. Рассказал он тебе и том, как в своей коммунальной квартире он так же отделил мне угол, куда и привязал, на такой, уже привычный мне, ошейник и поводок. Ухаживать за мной он поручил своей сожительнице, женщине всегда пьяной, но доброй и мои звериные наклонности рычать и кусаться стали проявляться реже. И даже сейчас по прошествии многого времени, благодаря дедовой сожительнице, я четко различаю запах спирта со всевозможными его модификациями и перегаром. Но однажды в редкий день своего просветленья она даже попыталась справиться обо мне у старца-монаха, и тот сказал, что моя особенность кроется в бездушии моих родителей и если бы излечить их то… Но, увы для них это уже неизлечимо, как и для меня.
И вот спустя полгода, когда все тщетные попытки моего деда оформить на себя опекунство и пенсию не удались, он решил от меня избавиться. Он, наверное, нашел бы способ сделать это, поскольку в разговоре с тобой не скрывал своего намерения меня удавить, но его сожительница услышала от кого-то случайно о тебе. И я, проделав привычное путешествие в железном ящике для животных, оказалась в твоем городе и твоем доме.
Ты всегда стеснялся и стесняешься теперь передать мне свои впечатления от нашей первой встречи со мной. Но я уже достаточно обладаю воображением, чтобы представить эту потрясающую картину – приезда моего деда сюда и моего неосознанного дикого поведения в новой необычной для меня обстановке.
Но вот то, что я помню отчетливо и хорошо, помню даже сейчас по прошествии времени – это твое первое прикосновение ко мне. Ласковое и нежное, доброе и такое теплое, что мне захотелось прижаться к тебе, впервые не зарычав от встречи с незнакомым человеком. Это трогательное прикосновение навсегда осталось во мне первой доброй эмоцией до глубины тронувшей меня. И даже сейчас я хорошо помню это твое прикосновение.
Я тебя чувствую и очень люблю. И впервые почувствовала, полюбила еще совсем неосознанно. Именно тогда и моё звериное рычание сменилось на тихое мурлыканье, которое и позволило тебе отстегнуть мой поводок и мой ошейник. Рубцы на шее от его жесткой кожи до сих пор напоминают мне о нем, не позволяя свободно вертеть головой, а поворачиваться при необходимости всем телом. Но твое чарующее прикосновение…
Впервые почувствовав, я уже не могла без него обойтись и все мои последующие успехи в моем очеловечивании, в освоении жизненно необходимых навыков неразрывно связаны с ним – твоим нежным и ласковым прикосновением. Именно оно стало началом на моем пути обретения навыков, познания образов и чувств. Именно оно открыло для меня жизнь полную переживаний, грусти и радости. Именно ему я обязана своему настоящему человеческому рождению и открытию мира ощущений и впечатлений.
Шаг за шагом я жила твоим прикосновением, засыпала с ним и просыпалась в ожидании его. Я и сама попробовала прикасаться к тебе, и сама почувствовала твои губы и твои глаза, понимая, от чего они радуются или почему они грустят. Я улавливала любое даже малейшее изменение твоего дыхания, наследуя ту свою раннюю детскую практику. Я росла вместе с твоими руками, усваивая грамоту и письмо. Я ежесекундно, ежеминутно, ежечасно ждала тебя, твоего прерывистого дыхания, твоего ласкового и трогательного прикосновения. Я очень переживала и нервничала, если вместо тебя приходил кто-то другой.
Я отказывалась понимать, что тебя нет, и отказываюсь понимать это сейчас, когда у меня под сердцем бьется маленький ты, которого я чувствую также как и тебя. Я сама очень хотела почувствовать его в себе и сама всей собой безмолвно просила тебя об этом. Я не скрывала своего желания и совсем не противилась ему, а только никак не могла представить, как это случается. А когда случилось, была безгранично благодарна тебе за то, что мои особенности не остановили тебя перед самым главным и самым добрым твоим прикосновением.
Я тебя чувствую, потому что именно так и только так я могу тебя любить. Для меня нет другой возможности наполниться тобой и твоей жизнью, ибо именно она стала моими глазами и моими ушами, моим мироощущением и моей безграничной любовью к тебе. Моим огромным чувствованием.
Я больше всего боюсь, что когда придет время и, когда этот маленький ты явится на свет, то я совсем перестану чувствовать тебя и все отдам ему, чтобы он не стал особенным и чтобы он был тобой. Твоя рука замерла и уже едва удерживает мою, твое прерывистое дыхание остановилось и не наполняет больше мой мир… Тебя уже нет и неужели уже не будет никогда? Нет..!
Но вот я снова ясно чувствую твое взволнованное и трогательное прикосновенье: «У нас сын! И видимых отклонений в его здоровье нет…»