— Ириш… — он попытался осчастливить меня ответным поцелуем.
— Ты мне денег дашь? Толик! — Увертывалась — Он неловко полез за бумажником, я выхватила купюру. — Все, Толь, пока! Звони! — И нырнула в тачку.
— Иришш!..
Я решительно захлопнула дверку:
— Да поехали уже!
За стеклом поплыла его раскисшая улыбка, и я с облегчением сползла вниз по диванчику, откинув голову на спинку, и тут ощутила тяжесть хмеля.
«Бляяя…»
Подъезжая к офису турфирмы, я поняла, что головная боль мне сегодня обеспечена на всю ночь. «На фига было мешать с шампанским! Тем более — терпеть его ненавижу… «
Уже смеркалось, но свет за жалюзи имелся в наличии. Я нажала кнопку звонка, и через мучительную минуту мне открыла девушка. Не знаю, чем она тут занималась, но она всегда сидела за стойкой в большом холле, и моя персона ей давно примелькалась.
— Добрый вечер!
Девица не ответила, выжидающе, но как-то уж — совсем недружелюбно глядя на меня. «Ладно, не помру без твоего приветствия! «
— Милена здесь?
— Здесь… — чуть помедлив, выдавила она и отступила, пропуская. Я, натягивая на себя маску деловитости и значительности, как мне кажется, весьма гордо миновала фигуру девицы и прошествовала вглубь помещения. Навстречу мне, из сортира, вывалился охранник, сопровождаемый звуками водопада.
— Добрый вечер! — Как можно ласковее поспешила улыбнуться я ему. На бегемотской морде охранника не родилось никаких эмоций, он молча протопал мимо меня до кожаного дивана и рухнул на него. «Милые какие люди!»
Но, приближаясь к кабинету Милены, я забыла уже про все — весь день исчез в небытии, и только бешеный стук сердца глушил меня, перебивая головную боль.
Дверь была полуоткрыта, я прошелестела пальцами по дверному полотну и, потянув его, сделала шаг в комнату.
— Добрый вечер…
Милена сидела за столом, боком ко входу, она повернула голову, отрываясь от каких-то бумаг, и в ее взгляде, упавшем на меня, появилась эта, сводящая меня с ума, смешинка.
— Здравствуй.
У нее был явный акцент, и я таяла от него, может быть, еще больше, чем от ее серых загадочных глаз.
Я нерешительно зависла у входа. Милена продолжала улыбаться.
— Входи. Сядь! — Она похлопала по стулу рядом с собой. Милена по-иностранному скупо строила фразы, и они могли показаться бы жесткими, если бы не смягчались интонацией.
Робея от счастья, я осторожно опустилась на стул рядом с ней. Милена приобняла меня за плечи, поймав меня в сети своих глаз:
— Рада видеть тебя. Как дела? — Спрашивать, зачем я пришла, смысла уже давно никто не видел.
— Хорошо… А я маслины принесла…
— Маслины? — Брови Милены слегка дрогнули, и она снова улыбнулась: — Спасибо! Будем кушать. Я голодная! А ты?
— Да я ужинала, — вспомнила я про себя «обмывку» звания подполковника и вытащила из сумки банку маслин. Милена отпустила мои плечи и взяла банку, рассматривая этикетку. Наверняка она слышит алкоголь, но, не однажды наблюдая меня в подобном состоянии, никогда не подает виду.
— Испанские… я не нашла греческих…
— Надо взять тарелку, идем на кухню, — по пути на офисную кухню Милена вновь положила ладонь мне на плечо, а я как всегда напряглась от этой ее манеры постоянно касаться меня.
А потом мы ели маслины из одной тарелки, сталкиваясь пальцами, и говорили сначала почему-то о Ричарде Бахе, не произведшем на меня никакого впечатления, потом о мимозах Черногории, о ласковой Адриатике, потом о Греции, где Милена гостила год замужем…
Маслины кончились.
За окном было совсем темно. Милене пора было домой, конечно, она устала. Головная боль напомнила мне о себе. И надо было уже покидать офис.
Маслины кончились. А я снова не сказала ей этого.
— Уже поздно, надо ехать домой, — Милена мягко улыбнулась и стала неторопливо собирать что-то в свою сумочку.
— Да… Ты устала?
— Немного, — она слегка нахмурила брови. — Горячий душ очень хочу! — Милена застегнула сумку и, взглянув на меня, снова улыбнулась.
А меня придавило к стулу, и я, чувствуя глупость своего поведения, упорно не поднималась, не вы пуская Милену. Милена держала сумочку в руках, но почему-то тоже продолжала сидеть, сводя меня с ума своим проникающим взглядом.
— У тебя красивые глаза, — вдруг произнесла она. Боже! Сказать такое о моих очах, можно только имея богатое воображение. Впрочем, я знала, когда они могут быть действительно красивыми. Когда они — влюбленные. Я услышала, как тиски, сдавливающие мое горло, разжались и:
— Я люблю тебя!.. «Я — сказала…»
— Да. Я тебя тоже люблю…
Ухнуло куда-то вглубь Земли не только мое сердце, а печень, селезенка, легкие, словом, все мои потроха. «Ну, вот, как это понять?!»
Я только понимала, что если сейчас встану, то тут же осыплюсь на пол кучкой мелких деталей, как конструкция, неожиданно потерявшая сразу все свои винтики. А Милена почему-то не улыбалась больше. Она поднялась.
— Пора. Идем…
Нас встретил тихий осенний вечер с ласково шелестящей листвой под ногами. Переходя дорогу. Милена взяла в свою руку мое запястье, а я двигалась, как лунатик, полностью отдавшись воле другой женщины. Перейдя на другую сторону, Милена остановилась, не выпуская мою руку. Показались волчьи глаза автомобильных фар; Милена сделала жест свободной рукой, и автомобиль, ослепляя нас желтым светом, остановился.
Водитель опустил стекло и что-то спросил. Милена что-то ему ответила и повернулась ко мне. И снова взяла меня в плен своих глаз. «Милена!.. Я не хочу… уходить… из этого плена… «
Милена чуть сжала мое запястье и отпустила:
— Пока! — Она улыбнулась и открыла дверцу машины.
— Пока… — «Да что же ты делаешь!.. Милена! Не отпускай меня…» Она села и, чуть придержав дверку, сказала еще: — До завтра! — Улыбнулась снова, и е улыбка осталась за стеклом тронувшего с места автомобиля.
До завтра… Я медленно двинулась, загребая но сами ботинок опавшие листья. До завтра? Пинком взорвав кучу листвы, я прибавила шагу. «До завтра! — Я рвала ногами легкий осенний ковер и почти бежала. — До завтрааа!!!»