— Да, очень сильный, — отвечает вместо меня Никита, я так понимаю, чтобы весь огонь взять на себя, если что.
— Положительный?
— Да, — тороплюсь ответить, чтобы не подставить Никиту.
Никита хмурится и показывает мне кулак.
— Раньше были у вас обмороки?
— Никогда.
— К сожалению, положительный стресс, если очень сильный, может вызвать такую же реакцию, как и отрицательный. Давайте градусник, — доктор изучает. — Похоже на термоневроз. Почти тридцать девять. Поднялась температура на сильный однократный стресс, как при очень сильном испуге. Чаще выше тридцати семи с половиной не поднимается в таких случаях. Более высокая обычно бывает, когда за близких переживают, — вижу, как снова хмурится Никита на слова доктора. — Сбивать будем?
— Нет, — хором отвечаем мы с ним, и тут уже довольно улыбаюсь я.
Никита хитро щурится:
— Я сделаю укол, если понадобится. Вы говорите, на что обращать внимание.
— Сможете?
— Уже делал, — я при этих словах краснею ещё больше, хотя и так уже давно пунцовая от волнения и температуры.
— Хорошо. Внимание обращайте на все непонятные симптомы. Короновирус никто не отменял. Ограничения по району ослаблены, но уровень заболевания так быстро не снижается. Маловероятно, конечно, что так совпало в вашем случае. Но всё же, если появится одышка, сразу нас вызывайте.
— Спасибо, доктор! Я провожу, — Никита, как всегда, всё взял в свои руки.
Они уходят, а Кузя набрасывается на меня. Мы с ним валтузимся на кровати, как обычно, он хохочет, а я лохмачу ему волосы на голове. Только спустя какое-то время замечаю, что Никита стоит в проходе и молча за нами наблюдает.
Глава 20
Я могу только представить, о чём он сейчас думает. Я помню, каким он может быть добрым, порядочным… Но сегодня он впервые видит сына. Я вздыхаю. Смотрю ему в глаза. В них боль и какое-то отчаяние. Вижу, как пытается улыбнуться мне.
Кузя, заметив моё замешательство, поворачивается к нему и радостно изрекает:
— Иди скорее к нам. Ты же теперь папа. А папе нужно любить маму и детей. Значит надо меня любить. Иди скорей, обнимемся. И мы будем любить тебя. Знаешь, как моя мама меня любит?
Никита медленно подходит. Впервые вижу, что он не знает, как ему поступить. И что теперь делать. Я отодвигаюсь на середину кровати, чтобы появилось место и для него.
Улыбается и садится рядом. Кузя залазит с ногами на кровать и обхватывает его за шею. Вижу, как у Никиты на доли секунды влажнеют глаза. Но он быстро справляется с эмоциями, в отличие от меня, и обнимает сына.
— Я обязательно буду тебя любить, Кузьма!
— А маму?
— И маму.
Моё сердце рвётся от боли. Ведь знала, что надо было испробовать все возможности, но обязательно разыскать его. И сердце подсказывало, что он меня не оставит. Простит. Разлука могла быть намного короче. Что теперь жалеть, только раны вскрывать наживую.
— Никита, можно я пойду, покатаюсь на самокате? Ты же за мамой присмотришь? — теперь уже Кузя теребит ему волосы.
— Я посмотрю за мамой. Иди, катайся.
— А ты не уедешь?
— Сегодня нет.
— Хорошо, — сынок радостно спрыгивает с кровати.
Потом чмокает меня и Никиту в щеку, оставляя много слюны, и выбегает из комнаты.
— А где он гуляет? — Никита вытирает щеку и улыбается.
— Здесь недалеко. Пару домов от нас. Там много детей. И площадка хорошая. Не волнуйся, у нас очень спокойный посёлок.
— Я просто интересуюсь.
Я не знаю, куда деть свои руки. Сжимаю пальцы, потираю друг о друга. А Никита внимательно наблюдает за мной и больше не улыбается.
— Градусник подать?
— Давай, мне уже полегче.
В полной тишине я измерила температуру, после чего Никита взял из моих рук градусник и сообщил, что уже почти нормальная.
— Ты же голоден, наверно? — села я на кровати.
— Ну что ты. Лежи. Не голоден, — быстро сообщает он.
— Да не могу я уже лежать. Мне надо что-нибудь делать. Да и школу местную на меня оставили, директор в больнице с ковидом. А через месяц занятия начнутся. Каждый день на счету.
— Ты так и учишь малышей?
— Да, ещё и математику преподаю в старшей школе. Через год диплом о высшем образовании получу.
— Молодец. Хорошая новость для меня.
Я немного поёрзала и сказала:
— Давай выпьем чаю. Можно я встану?
— Можно, конечно. Почему ты спрашиваешь?
Я промолчала.
— Понятно. Боишься, что буду ругать?
Я кивнула.
— Ты нормально себя чувствуешь?
— Нормально.