— Марго, всё нормально. Родители — это родители. И тебе не надо мне ничего объяснять. Будем пытаться что-то делать вместе. И прошу меня понять, — теперь он обратился к ним, — если я почувствую хоть малейшую опасность, исходящую от вас, то всё общение будет прекращено. И для неё. И для Кузи. — И добавил очень строгим голосом. — Вы не сказали мне, что Маргарита родила ребёнка, когда я к вам приезжал. Вы обманули меня и выставили за дверь. Поэтому верить вам мне будет тяжело. Но ради Кузьмы мы будем строить отношения. Не испортите их.
— Спасибо, Никита. Но не забывай, что ещё и родители твои ничего не знают. Совсем ничего… — вмешалась я.
— Ничего, они у меня добрые люди. Тяжело им будет всё принять, но они это сделают, я это точно знаю.
Папа «отлепился» от стены и подошёл к нам.
— Дети, простите меня. Это я один во всём виноват. И жену я зря послушал, согласился с ней. Должен был сам всё это остановить. Женщины они напридумывают всякое… Она, вроде, как и не со зла.
— Не со зла? — очень громко возразил Никита. — Не со зла к врачу возили? Может, не со зла хотели признать сумасшедшей. Только не забывайте, как вы меряете, так и вам отмеряют, — у Никиты сжимались кулаки, а моя прижатая к нему ладонь фиксировала сильное и частое сердцебиение.
— Никита…
— Я просто объясняю всем. Всё, что касается моей будущей жены, меня весьма волнует и очень беспокоит. Больше ни одной слезинки не выкатится из её глаз.
— Да, ты прав. Прости нас, Никита. Прости, если сможешь. Мы на машине, поэтому поедем. Хотели убедиться, что с нашей Маргаритой всё хорошо, — папа засуетился, но в последний момент, перед тем, как открыть дверь, посмотрел на меня.
Никита убрал мои руки с груди. И зачем-то заглянул в гостиную.
— Нет, оставайтесь. На ночь глядя не надо никуда ехать. И мне вы тоже ничего не должны объяснять. Я не хочу говорить, что прощаю или не прощаю вас. Умом понимаю, что должен. Но сердце рвёт на части. Я сына-то толком ещё не видел. Вот с Марго пока разбираемся. У неё вы должны просить прощения. Эту вашу связь, установленную не нами, не изменить никогда. В общем, оставайтесь. По крайней мере — это надо сделать для Кузи.
Мама горько вздохнула.
— Спасибо. Мы должны были вас благословить. И радоваться, но сами всё испортили. Думали, Маргарита перезвонит. Как всегда приходила сама, когда мы ругались на неё. Но неизменно приходит когда-то конец. Конец терпению, угрозам, мучениям. Человек не может жить долго в напряжении… Мы это поняли очень поздно. К сожалению, Маргарита, поздно. Так всё вышло… Не по-человечески… Мы искали тебя. По всем своим каналам, но это не удалось нам. А дедушка до самой смерти ничего не рассказывал. После похорон мы спохватились, увидели, что наделали. Сами себя обделили счастьем. Всё хотелось командовать и всех держать под контролем. А ведь дети сами приходят жить сюда, мы лишь должны достойно их дорастить и передать свою любовь. А дальше… Дальше просто не имеем права…
— Мама, хватит. Я думаю, что всё равно люблю тебя. И тебя, папа. Люблю то доброе, что вы сделали для меня. Давайте от этого оттолкнёмся. Кузя будет рад ещё одним бабушке и дедушке. Может, чаю?
— Давай, дочка, — мама смахнула слезу. — Я сейчас гостинцы принесу.
— Неси, — я не верила своим ушам и глазам: всё изменилось, как только Никита посмел снова появиться в моей жизни.
Глава 44
— Наконец-то, еле дождался тебя, — Никита сразу ухватил меня за талию и придвинул ближе к себе.
— Пока постелила родителям, пока на кухне прибрала.
— Хозяюшка ты моя. Почему не позвала меня на помощь? Я хотел, чтобы вы поговорили без меня. Вам есть, что обсудить.
— Ничего страшного, я не жалуюсь. Да, спасибо, мы немного пообщались. Ох, Никита, всё трудно пока.
— Ничего, скоро станет полегче.
— Я верю тебе, — сказала, а сама припала к его губам.
Не удержалась. Такие горячие и мягкие. Только сейчас поняла, что теперь я и сама смогу проявлять инициативу, когда захочу. Например, смогу попытаться успокоить Никиту, когда он будет злиться на меня. Так, стоп. За что злиться? А, впрочем, у меня всегда найдётся за что. Мне, кажется, это не последние мои ошибки.
— Сладкая моя, как приятно. А можно ещё, — Никита зажмурился и показал пальцем на свой рот.
Я не стала возражать. И снова поцеловала его, но на этот раз всё делала медленно, пробуя границы дозволенного. Он потянул меня на себя, и забрался под майку двумя руками.
— Никита, так тебе будет тяжело, — я заёрзала, лёжа на нём.
— Можно, я сам решу, тяжело или приятно мне. И вообще, хватит думать о других. Позаботься лучше о своём наслаждении, — и притянул меня за затылок к себе.