Талия напрягалась, Эрика перестала цедить чай, а я, скрестив пальцы под столом, мечтала услышать отрицательный ответ.
— Нет, — покачал головой Джулиан. — У всех в заведении было спокойно. Никаких буйных или пьяных, недовольных или ревнивцев. Народу в вечернее время в преддверии выходных здесь больше, чем на ярмарке, так что отследить магию почти невозможно.
— Вот так кому-то свезло. — Эрика подскочила со своего места. — Однако нам пора, спасибо за чай и пирог, все было очень вкусным.
— А зачем вы, собственно, приходили?
— Я хотела спросить, всё ли в порядке, и мы тут как раз мимо проходили, поэтому, думаю, дай-ка зайду, уточню.
— Ясно, всё в порядке. Что-то нужно? — Джулиан смотрел на Эрику, они вели свой диалог, понятный только им.
— Сейчас нет. Проводишь нас?
«Наливное яблочко» поднялся. Рубашку он, конечно же, надел, когда ходил за чаем, — жаль, а вот обтягивающие штаны не переодел — это не жаль. Он распахнул дверь и, немного склоняясь, вытянул руку, предлагая нам пройти вперёд. Джентльмен. Эх, что со мной не так?
Мы шли к выходу из игрального дома.
— Хорошо, что ураган вас практически не затронул.
— Это так, нам повезло больше всех. Ты останешься в Академии на следующий год? — обратился Джулиан к брюнетке.
— Год практиканта, да, мне бы этого очень хотелось. Надеюсь, мне разрешат остаться.
Эрика и я постарались ускорить шаг, чтобы дать парню поворковать с нашей милашкой.
Талия права. Им не по пути, и парень это тоже прекрасно понимает. Городу хватило наглядного примера.
Любовь — прекрасное чувство, и вот несколько лет назад оно коснулось старшей из дочерей княжеского рода. Лель поразил сердце юного барда, что выступал на празднике в честь Русальной недели в усадьбе князя. Стихи под балконом, цветы, объятия и нежные поцелуи; одним Небесам известно, как он пробирался к ней среди ночи. Поддавшись порыву любви и страсти, прекрасные создания решили сбежать. Далеко им уйти, конечно, никто не дал. Через сутки вернули беглянку домой, а парня неделей позже нашли с пробитой головой в районе, куда лучше не соваться даже днём. На вопрос родных, «что их сын мог забыть в этом небезопасном месте?», стражи порядка разводили руками: «подрался, переоценил свои силы». Парнишку этого Талия прекрасно знала, он учился в Академии на несколько курсов старше, изучал литературу и искусство; был славный малый, на праздниках его можно было слышать и видеть в актовом зале. Люди шептались, смотрели косо, обходили Талию стороной, но свидетелей по делу нет, зацепок нет, предъявить нечего.
Талия знала, что отец никогда ей не даст дышать полной грудью, и то, что семь лет на неё смотрели сквозь пальцы, а она радовалась жизни, учась в Академии, было заслугой исключительно бабушки, которая, к сожалению, в прошлом году отошла к прародителям. Сёстрам нашли подходящих их статусу партнёров, а значит, близится и её час.
Талия ни за что не даст рисковать жизнью ради неё. Просто не позволит! Она захлопнет своё сердце, обмотает длинной цепью и повесит с десяток замков, а ключи утопит в реке. Она будет страдать, в одиночестве и от одиночества, плакать ночью в подушку, но на утро с гордо поднятой головой, нежной улыбкой на лице и превосходной осанкой впорхнёт в аудиторию.
— Вас проводить за пределы квартала?
— В этом нет необходимости, всего доброго, Джулиан.
— И тебе всех благ, Талия.
Стоя поодаль, мы с Эрикой помахали парню рукой и двинулись к двери в стене.
Я взглянула последний раз на разрушенный квартал, на Джулиана, который разговаривал с мужчиной, что убирал остатки того, что было, возможно, столом, и вошла в проём.
Когда-нибудь нам повезёт.
До музея, куда мы решили направиться после района досуга, остался один перекрёсток. Но уже с такого расстояния были слышны завывания, то ли ветер свищет, то ли волк скулит, то ли полуденницу занесло не туда.
Каменные ступени перед музеем были пропитаны слезами старого архивариуса. Субтильный старичок верещал не хуже сирены и завывал почище банши. Куцая борода сияла проплешинами, ибо служитель музея то и дело рвал из неё волосы. Подойдя ближе, мы уловили смысл истерики:
— Люди добрые! — выл он на одной противной ноте. — Что же это делается? Среди белого дня! Под носом учёных…
Его так штормило из стороны в сторону, что я придержала более любопытную Эрику за корсаж. А вдруг это заразно? Талия, чуя и без того накалённую обстановку, жарче, чем в тигле, жалась ко мне сбоку.
Блаженный, что ли?
— Любезный… — несмело обратилась я к нему. — А что случилось?