— У тебя критические дни? — осведомляется, минут пять молча ведя «Лексус» по вечерним городским улицам.
— Нет, — отвечаю равнодушно.
— Что за синяк на руке?
Опускаю взгляд на плечо. Забыла затереть тоналкой. Прикрываю пальцами и отворачиваюсь к окну.
— Не знаю. Может, ты ночью надавил.
— Может, — произносит он, и я чувствую, как сверлит меня взглядом.
Догадывается, что вру. Мне вообще все чаще кажется, что он тщательнее меня роется и разбирается в моих мыслях. Моя голова для него открытая коробочка.
— Не спросишь, куда мы едем? — меняет тему, все так же маневренно обгоняя машины там, где это запрещено.
— Ты доказал, что тебе можно доверять. Так что какая разница?
— Есть разница.
Вывезя меня за город, въезжает в элитный поселок, пересекает пустую улицу и притормаживает перед массивными коваными воротами. Ждем три секунды — и те разводятся в стороны. Опять тронув машину с места, Богатырев вводит ее в просторный двор, площадью с гольф-поле, и подъезжает к широкому крыльцу-террасе с огромными колоннами.
Нас встречают парни в черных костюмах. Один из них открывает дверь с моей стороны и протягивает мне руку. Приняв его дежурное приглашение, выхожу из машины и озираюсь по сторонам. Роскошный ландшафт тонет в вечерних сумерках, бросая на брусчатку тени от цветочных кустов, статуэток, скамеек, фонтана, беседки.
— Это твой дом? — интересуюсь я, позабыв о словах Дена. Как безмозглая кукла ведусь на шик и блеск богатых владений.
— Скажем так. — Богатырев кидает ключи от машины охраннику и поднимается вверх по ступенькам. — Идем.
Нехотя отведя взгляд от двора, иду вслед за своим господином. Мы входим в прохладный холл, освещаемый множеством лампочек. Из него — в широкий круглый зал с ведущей на второй этаж лестницей. Она изогнута, сужается к верху и покрыта ковровой дорожкой, точно во дворце.
— Что-нибудь будешь? — Богатырев указывает на бар.
Мотаю головой. Достаточно пить. Я таким темпом печень надсажу.
— Любишь книги, картины?
— У тебя есть картины?
— Небольшая галерея.
— Я бы взглянула, — соглашаюсь я.
Я не фанат подобного рода искусства, особенно, когда приходится смотреть на какую-то непонятную мазню. Но по-настоящему красивые пейзажи и портреты меня впечатляют.
Богатырев приглашает меня в зал с камином и диванами вокруг низкого стеклянного столика. Стены здесь от пола до потолка украшают картины разного размера и тематики. Есть бушующее море, томная девушка на берегу реки, звездное небо. Я прохожу мимо полотна с изображением красивых женских ладоней, переключаюсь на пасущихся на лугу лошадей, снова вижу женский силуэт со спины, потом горный закат и опять женщину. Теперь она в профиль. Волосы треплет ветром, поэтому лица не видно. Но какое-то чутье подсказывает мне, что на всех картинах одна и та же женщина. А еще по мазкам кажется, что все картины — работы одного художника.
— Красивые, — произношу я задумчиво. — Автор явно любил эту девушку.
— Любил, — не спорит Богатырев.
Я подхожу к надкаминной полке, и мой взгляд падает на фотографии. Незнакомые мне люди, лица, улицы, дома. И только на одной из них я вижу невесту в свадебном платье, с фатой на голове и нежным букетиком. Ее лицо опущено, но руки…
Снова смотрю на портреты. Сходство очевидное. На всех картинах девушка с фотографии.
— Это же она! — Поворачиваюсь к Платону.
Он стоит у дивана, опершись о его спинку поясницей, и бултыхает кубики льда в стакане с янтарной жидкостью.
— Она, — отвечает, пристально взглянув на меня.
— Обалдеть… — выдыхаю я. — Это что, твои картины?! Да?! Их рисовал ты?!
— Увлекался когда-то. — Он отпивает глоток и поджимает влажные губы. — Давно.
— А она кто? — Я машинально смотрю на его руку. Обручального кольца нет. Да и раньше я его не замечала. И следов нет. — Чужая невеста, — догадываюсь я.
— Я был слишком беден для нее. — Богатырев тупит взгляд в бокал. — Нищий художник, воспитанный детским домом. В любви клялась мне, а по расчету вышла за другого.
От его слов мне становится нехорошо. В чем-то мы с ним похожи. Нас обоих предали те, кого мы любили. Но еще я слышу в его тоне неостывшие переживания. Он по-прежнему любит ее. Его не надо учить этому чувству, оно уже принесло ему боль.
— Я дал себе слово, что больше никогда никого не подпущу к себе, — продолжает делиться сокровенным мужчина-стена. — Никому не открою сердце. Дал слово, что разбогатею и докажу ей, как сильно она ошиблась, измеряя счастье деньгами.
— Твой инстаграм. У тебя только один подписчик. Она? И ты подписан только на нее?