В зеркале напротив (да, в комнате тоже есть небольшое зеркало), подняв взгляд, она разглядела поникшую, неуверенную в себе девушку. Заплаканную и отчаявшуюся. В последний раз этот образ возникал перед Лерой лет десять назад, когда одноклассники дразнили ее за бедность. В тот же момент она поклялась больше никогда не проливать слезы из-за подобных людей. Сейчас все повторилось. Но в отличие от воспоминания в прошлом, она не могла дать себе клятву, потому что не знала, как сильно смогла бы продержаться в компании монстра и найдутся ли у нее силы, чтобы противостоять ему. Но одно она знала точно. Девушка сбежит. Обязательно сбежит.
ГЛАВА 5
Отчаяние. Безысходность. Слезы. Казалось, эти чувства преследовали Леру все время, где бы она не находилась и о чем бы ни думала. Хотя ее мысли зацикливались на одном — на жизни. Что ей делать дальше? Как существовать? Как мама будет жить без ее помощи? А поступление? Все это перемешалось в один огромный клубок, который невозможно распутать. Или возможно? Нет, вряд ли. Она уже ни на что не способна. Ни мыслить, ни думать. Ничего. Только маленький огонек, все еще горящий в ее душе, давал крохотную надежду на то, что отсюда можно сбежать. Но куда? За окном ее ждал высокий забор и темный лес, а куда именно привез ее Мороз — неизвестно. Этот дом мог находиться за городом или вообще в другой стране. На другом континенте. Хотя какая разница? Главное — сбежать, а остальное — дело второстепенное.
Периодически ей приносили еду, как заключенной: клали поднос на стол и тут же закрывали за собой дверь. Лера даже не пыталась застать врасплох тех головорезов, судя по виду, которые три раза в день приносили ей еду. Зачем? Чтобы они сами подумали о ее мотивах и мыслях о побеге? Вряд ли подобное поведение сыграет Лере на руку, поэтому она сидела тише воды, ниже травы, размышляя, с чего бы ей начать планировать побег и как поскорее совершить это действо. Если бы она знала расположение дома и, выйдя из комнаты, точно знала, где находится выход — задача бы упростилась в разы, однако она видела только один этаж и то не первый. А если вылезти через окно? Высоко, к тому же окна открываются только сверху для проветривания, а туда еще надо умудриться залезть.
Единственное, чем могла заниматься девушка, — это лежать и думать. В тот день, когда Мороз запер ее здесь, она потеряла счет времени, но на следующий день тут же взяла себя в руки и начала продумывать в голове побег. Надо сказать, это занятие доставляло ей в каком-то смысле удовольствие. Она привыкла всю жизнь планировать каждую свободную минуту: то подготовка к урокам, то свободное чтение или же часы работы в кафе. Все требовало своевременного выполнения, как и план, который только-только начался формироваться в голове, пока ее размышления не нарушил женский голос.
— Не помешаю?
Девушка подскочила от неожиданности, когда увидела в дверях полную женщину лет пятидесяти пяти с подносом в руках. Впервые за все свое пребывание здесь она увидела не просто женщину, а улыбающегося человека со сверкающим взглядом светлых глаз, словно вокруг не происходило ничего удивительного, а навещать так пленниц своего начальника в порядке вещей. Интересно, когда она успела открыть дверь столь тихо, что Лера даже не услышала этого?
Лера ничего не ответила, позволив женщине молча пройти к кровати и оставить еду на прикроватной тумбочке. Вкусно пахнет. Она давно не чувствовала такого прилива аппетита, а почувствовав аромат аппетитной еды, тут же вскочила. До этого те мужчины, похожие на людей в черном, приносили ей то кашу, то куриный суп, сейчас же кристально чистые глаза девушки распахнулись в удивлении и... недоумении. Потому что она не знала, что ей принесли.
— Грибной крем-суп, дорогая. Будешь? — женщина приветливо улыбнулась Лере, словно они давно друг друга знали.
Название подобного блюда девушка слышала впервые. Какой крем-суп? Что это такое? Девушка мало себе представляла, лишь взглянув на тарелку с кремовой жидкостью, источающей аромат шампиньонов, она начала догадываться, о чем идет речь.
— Попробуй, тебе понравится.
— Спасибо, — эти слова звучали от всего сердца хотя бы потому, что после всего пережитого, после того пренебрежения и несправедливости по отношению к ней она почувствовала толику доброты и открытости у женщины в фартуке.