— Тогда, может быть, я сделаю это просто ради удовольствия, — произнес Говард провоцирующим тоном.
— Так, значит, ты признаешься! — вскричала Кристина. — Вчера ты пришел ко мне с намерением соблазнить!
— Неизвестно еще, кто кого соблазнял, — возразил Говард, раздражаясь сильнее. — Черт возьми, я вовсе не предполагал… — Он поднял глаза к потолку, как будто надеясь найти там подсказку.
Каждое его слово, казалось, лишь усугубляло положение. Так, может, лучше вообще ничего не говорить? Может, стоит оставить попытки доказать, что его намерения были чисты и лишены скрытых мотивов?
— Если ты простила Огастеса, то почему бы тебе не простить и меня?
— Это не одно и то же! — выпалила она.
— Разве?
Кристина отвела взгляд.
— Сейчас я нужна отцу.
— Возможно, и мне тоже… — Эти слова потрясли его в не меньшей степени, чем ее.
— Я нужна… тебе? — недоверчиво переспросила Кристина.
После короткой внутренней борьбы Говард решил отступить. Частично потому, что момент был не совсем подходящий, частично из-за того, что сомневался, что она ему поверит.
— Мне кажется, что сейчас мы все нужны друг другу, Кристина.
— Ты пришел, чтобы сказать мне об этом? — охнула Кристина, сгорая от стыда. В то время как он думает о своей матери, о том, как поддержать ее в последние отведенные ей дни, она мечтает лишь об одном: как бы залезть в его постель. Что за непростительный эгоизм с ее стороны!
— На нас свалилось слишком много всего, Кристина. Думаю, сейчас не время разбираться в том, что между нами произошло.
Кристина до боли закусила губу.
— А разве между нами что-нибудь произошло? — наконец спросила она и затаила дыхание в ожидании ответа.
Говард пожал плечами, выражение его лица не изменилось.
— А разве не могло произойти?
Ответ прозвучал не слишком вразумительно. Но, несмотря на это, Кристина ощутила, что внутри нее что-то словно оттаивает.
И вот в тот самый момент, когда ей так хотелось продемонстрировать ему свою зрелость и здравомыслие, она вдруг расплакалась как дитя, разразилась рыданиями, сотрясающими все тело. Говард заключил Кристину в объятия, баюкая, успокаивая ее, давая выплакать свое горе на его широкой груди.
— Я и не представляла, что это будет так тяжело, — всхлипывала она, обильно поливая его рубашку слезами.
Запустив пальцы в рыжие волосы, Говард бормотал ей на ухо что-то успокаивающее, другой рукой гладя по спине, от плеч до талии.
Наконец рыдания начали стихать и постепенно сменились судорожными вздохами. Все, что еще мгновение назад казалось Кристине вполне невинным, предстало теперь совершенно в иной, тревожном свете.
Она отстранилась.
— Не слишком-то хорошо у меня получается.
— Ты ведешь себя просто замечательно.
— Извини. — Шмыгнув носом, Кристина тронула пальцем мокрое пятно на его рубашке. Влага сделала тонкую ткань прозрачной, позволяя видеть темные завитки растущих на его груди волос.
— Ничего страшного, — улыбнулся он, и Кристине вдруг стало мучительно стыдно своих эротических мыслей. В столь тяжелое для всех них время думать о сексе не подобает!
— Она действительно умирает?
— Точно этого не может сказать никто, Кристина, — грустно произнес Говард.
— Говард… — она подняла на него полные слез глаза, — мне страшно.
— Знаю.
Разумеется, он знает, наперед знает, о чем она подумает. Обняв Говарда за шею, Кристина прижалась к нему всем телом. Что плохого в том, если они еще немного побудут вместе?
— Останься со мной, — прошептала она. Вот об этом он наверняка знать не мог!
Последовало недолгое молчание.
— Нет.
Кристина взглянула на его суровое, непроницаемое лицо и, когда он снял ее руки со своей шеи, почувствовала, что краснеет от унижения. Если бы только можно было вернуться на минуту назад!..
— Я тебе не нравлюсь… Ты меня ненавидишь… — услышала она свой детский лепет и ухудшила ситуацию еще сильнее, добавив с вызовом: — И не делай вид, будто не хочешь меня, потому что это не так!
Где-то в глубине души, там, куда не добралось еще временное помешательство, Кристина понимала, что пожалеет о своих словах и поступках на следующий же день, а может, еще раньше…
— Тебе нужно поспать, — мягко сказал Говард.
— Я не нуждаюсь в твоей опеке и нечего указывать, что мне делать!
Глаза его гневно сверкнули, но усилием воли он сдержался.