А я, откинувшись на сидение попыталась справиться с паникой, охватившей меня в супермаркете, пытаясь уверить себя, что после нескольких минут в кабинете смогу успокоиться и поехать домой.
Мы добрались очень быстро, и мысли еще не успели принять хоть какое-то подобие порядка. Расплатившись, я вручила водителю еще и бутылку шампанского. Мужчина, конечно, растерялся, но от дорогого напитка отказываться не стал, на радостях даже вручив визитку.
В ресторан я вошла через служебный вход. К счастью, никого, кроме охранника, который даже не заподозрил ничего неладного, по пути мне не встретилось. Сейчас нездоровое рвение к работе было даже плюсом. Встреться мне в служебном коридоре хоть все работники «Шале», вряд ли бы кто-нибудь о чем-то спросил.
Я вошла в кабинет, включила свет и сразу же закрыла дверь на замок. Обилие людей вокруг и чувство относительной защищенности позволило страхам немного отступить, но воспользоваться полкой «для важных переговоров» все же пришлось.
Сперва рука потянулась к вину, что хранилось в имеющемся в кабинете небольшом холодильничке рядом со стройными рядами воды для Кирилла, но в последний момент я передумала, достав из морозилки лед и открыв шкафчик с крепким алкоголем.
После того, как все манипуляции были проведены, устроилась за рабочим столом, бросив неодобрительный взгляд на начавший запотевать стакан.
Если я перешла на тяжелые напитки, значит состояние было близко к наихудшему, как бы не пыталась убедить себя в обратном.
Несмотря на все эти мысли, я взяла в руки бокал и залпом выпила содержимое, кажется, даже не поморщившись, до безобразия напомнив себе Анисимова. На этом моменте я даже усмехнулась, только вот закатывать глаза не было никакого желания.
Когда волнение стало понемногу отступать, взяла со стола первую попавшуюся папку и открыла ее. Отлично, день рождения «Шале», здесь еще было чем заняться.
Переместив бутылку на стол, чтобы лишний раз не вставать, я скинула сапоги, подобрала ноги под себя, устраиваясь поудобней, а потом открыла ноут и уткнулась взглядом в бумаги. Работа всегда помогала прийти в себя.
Кажется, выпитое, помимо спокойствия, подарило еще и вдохновение. План рассадки, который, словно бракованный пазл, не хотел складываться все то время, что я готовилась к банкету, сегодня внезапно получился практически идеальным.
Я оценивала свои труды, крутя в руке стакан, в котором умиротворяюще позвякивали остатки льда, когда услышала за дверью шорох.
Черт!
Сейчас это могло значить только одно – Кирилл приехал. Ключи от кабинета были лишь у него и меня. Я в панике огляделась, подумав даже о том, что можно было спрятаться в шкаф, но ведь он, наверняка, останется здесь на ночь, а я была не готова спать среди собственной обуви.
Пытаясь придумать путь к отступлению, пропустила тот момент, как дверь открылась, так и оставшись сидеть, поджав ноги и держа в ладони стакан, когда поняла, что на меня смотрит Анисимов.
Абсолютно трезвый Анисимов. И сейчас это однозначно не играло мне на руку.
- Доброй ночи. – совсем неуверенно проговорила я, глядя на то, как Кирилл закрывает дверь.
- Доброй.
Я не совсем поняла, это было приветствие или вопрос.
Мужчина прошел практически через весь кабинет, остановившись возле моего стола, и тогда я заметила, что в руке он тоже держал стакан с янтарным напитком. Ну прям запретная сходка клуба анонимных алкоголиков!
Он придвинул стул и сел напротив меня, успев одарить бутылку, в которой уже точно не хватало пары порций виски, многозначительным взглядом, а потом посмотрел в глаза.
- Что ты тут делаешь? - его голос был абсолютно ровным, из чего я сделала вывод, что отчитывать меня за пьянство на рабочем месте Кирилл точно не собирался.
- Работаю. – а вот моему тону твердости точно не хватало.
- Работаешь, значит. – Анисимов перевел взгляд с моих глаз на руку, в которой по-прежнему был стакан, и едва заметно улыбнулся. – Ну, давай поработаем вместе.
От этих слов я, наконец, смогла выдохнуть. Как в прямом, так и в переносном смысле. Кирилл не стал задавать лишних вопросов, а я к ним была совершенно не готова. После сегодняшнего вечера врать мужчине мне совсем не хотелось, а сказать правду попросту не могла.