-Уговори сегодня мою маму прийти к тебе. Она как будто не понимает, что мне хочется побыть с мужчиной. У меня уже больше года никого не было.
Произведя в первую встречу нужное впечатление, мне легко удавалось уговорить ее мать отпустить Ольгу ко мне одну. Обрадовавшись её появлению у себя, обычно я начинал с того, что как древний автор "Слова о полку..." растекался и разливался: мыслью - по мебели, словесными потоками - по потолку и стенам, рискуя потратить "без пользы" отпущенные мне часы. Я расстилался перед нею в буквальном смысле - расположившись у ее ног, и совершенно забывал о главном. Увлекшись, о чем я только не рассказывал ей, забавляя и развлекая! Начинал я историями из своей адвокатской практики: как в пьяной драке из-за заскучавшей ресторанной Мурки один из дерущихся полоснул бритвой по рту другому, не выдержав презрительной усмешки победителя; как спящую крепким сном женщину в своей собственной спальне "попользовал" случайно проходящий ночной гуляка. В первом случае я представлял интересы несчастного, который стал вечно смеющимся, во втором несчастным мне показался любитель "сладенького", не устоявший перед легкой добычей. Насильник оправдывался тем, что открытое окно на первом этаже было слишком низко, а спящая женщина была соблазнительна, и что-то толкнуло его, и он не применял насилие. Отчаянно пытаясь убедить в этом суд, и совершенно не слушая меня, твердил свое: женщина, хотя и не проснулась, но совсем не возражала, а в своем последнем слове субъект правосудия обнаглел совсем - просил учесть ее вовсе неотталкивающие движения. Это не помогло - сон женщины из всех беспомощных ее состояний есть самое беспомощное, чтобы осознанно заниматься сексом. Так и было записано в судебном вердикте.
Вслед за криминальными историями шли озвученные мечты: и мои и человечества, - все было в строку, все шло в ход. Мне всегда казалось, что она внимательно слушает меня, также как и в первый вечер. Казалось, что внимательно.
С небес меня Ольга возвращала простым вопросом:
-Мы это...сексом будем заниматься?
Я быстро спохватывался, и, как шахматист в состоянии цейтнота, так же быстро поворачивался в направлении первоначальной цели нашего свидания.
Моя нежность к ней вспыхивала по законам цепной реакции деления атомного ядра. Я приступал к "делу" медленно, ускоряясь и одновременно сдерживая себя от нарастающего нетерпения. Сознание скоротечности нашего свидания, ее нетерпеливый взгляд - "Ну давай же скорее", постегивали меня. Я целовал ее осторожно, только слегка касаясь её губ своими и её кожи, а еще подушечками пальцев, самыми кончиками, и от таких прикосновений в своем удовольствии женщиной я получал максимальный эффект.
Здесь придется побыть самому себе адвокатом, чтобы немного оправдаться. Потому что уже после написанных выше строк я познакомился с романом еще одного француза и с его любовью двадцатилетней давности - у него она живет три года. И въедливый читатель просто обязан задать такой же вопрос: откуда, если не от него, автор этих строк знает об этом - об удовольствии прикосновений, тех самых, подушечками, самыми кончиками? У меня не будет затруднений в выборе доказательств в свою защиту - чувственность и сладострастие в любви развивается по одним и тем же законам. Ольга была свидетелем ее развития и моим свидетелем защиты от обвинений в плагиате. Совпадение вкусов, повторение ощущений - ничего не изменилось в этом мире со времен его сотворения.
-А зачем ты мне глаза целуешь?
"Я целую ей глаза? Да, целую". Я и сам не знал, зачем я это делаю. Я даже не думал об этом. Больше того, я не помню, когда делал это до нее в последний раз.
Мы любили друг друга красиво: и тихо и нежно, и со стонами и криками, а ее особенно - "Давай же, Сережа, трахай меня! Трахай!". "Черт, возьми", - удивлялся я в унисон ее экстазу: "А я чем занимаюсь?". Сознаюсь, такие проявления женских чувств, даже если они есть та самая женская игра - древняя, вечная, всегда прибавляют резвости, я старался изо всех сил. И совершенно забывал про свой гипс на пострадавшей ноге, с которым я ходил около месяца, он нисколько не мешал нам в занятиях любовью.
У меня не было никакой скованности с Ольгой. Только в первые встречи была некоторое стеснение, вызванное привыканием к новой женщине, привыканием к другому женскому телу.
Мое первоначальное стеснение быстро сошло на "нет", когда Ольга пару раз попросила меня добавить несколько маленьких штришков для усиления удовольствия в самый момент его нарастания: "Пощипай мне соски...Быстрее ущипни мне попку...". Я с готовностью добавлял приправы, отчего наша так внезапно приготовленная еда очень быстро превратилась в шедевр кулинарного искусства.
Когда, войдя во вкус, в последующих наших встречах я стал предлагать ей эти приятные, как я думал, для нее дополнения, то получил удивленное недоумение - она почему-то категорически отрицала, что я делал это по ее просьбе:
-Я не просила.
И какого черта я напомнил? Жаль, делал бы молча, и может тогда я услышал бы эту просьбу еще много раз?
Разумеется, наши романтические свидания были украшены и другим дополнением - старым и проверенным, но не только чтобы убрать первоначальное стеснение, хотя шампанское и помогло нам сблизиться быстрее. Шампанское есть обязательный признак, что отношения между мужчиной и женщиной развиваются в правильном направлении. Наши встречи это подтверждали.
Я благодарен этому напитку любви, потому что узнал о ней то, что никак не ожидал узнать.
Должен сказать об одной своей особенности - я испытываю отвращение к женщинам навеселе. Поскольку секса за деньги и без вина для меня не может быть в принципе, а пьяные женщины не возбуждали меня, по этой причине я никогда не обращался к проституткам. Ольга оказалась единственной, кто поколебал мое устойчивое неприятие женского винопития, единственной женщиной, к которой не пропадало желание (и даже наоборот!), когда она была пьяна. Её речь и походка ничуть не менялись к моему удивлению. Она только становилась еще мягче и вела себя артистически развязно; именно так наиболее всего интересна женщина и одновременно ненавидима и осуждаема соплеменницами, таковыми качествами не обладающими. Об этом удивлении, из всех, которые мне довелось пережить с Ольгой, я без преувеличения пишу отдельной строкой, как о существенной особенности ее личности, и может быть, главной и решающей для меня.
Как и сообщила о себе Ольга еще до того как мы встретились, у неё действительно была красивая грудь и не маленькая, хотя и слегка обвисшая. Но именно поэтому и производила впечатление - оторвать взгляд было невозможно. А кривизна ее ног, когда Ольга раздевалась, куда-то тут же исчезала. Раздетой она выглядела идеально. Я любовался её фигурой, спортивной, но не накаченной, с четко обозначенной талией, с маленькими и изящными лопатками на широких плечах. От этих лопаток я был в неподдельном восторге. Красиво выгнутую в пояснице спину Ольга держала гордо и прямо, как будто собиралась сейчас же взойти на эшафот.
Если воспользоваться терминами заводчиков животных, что в мужском лексиконе по отношению к женщинам встречается сплошь и рядом, её "экстерьер" можно было оценить на десятку по десятибальной шкале.
Каждый раз Оля открывалась мне по новому, при каждой следующей встрече я находил её всё более привлекательной. А когда я увидел ее в платье из черного трикотажа, в котором отчетливо вырисовывались все ее идеальные формы, я потерял голову совсем. Её снесло как секирой. Еще из детства: когда-то мальчишками мы палками срубали лопухи. Постоянно упражняясь, мы доводили мастерство до совершенства, стараясь свести противоборство с сорняком к одному удару. Ну, полная аналогия! Если не принимать во внимание, что лопухом для Ольги уже была моя голова. Её женское мастерство срубания мужских голов было вне досягаемости, потому что оттачивалось годами.