Могла бы увидеть, и стыдно бы стало.
А черт с ними, пусть, я очень устала.
Внимательный читатель мог догадаться о времени, когда это было написано - когда узнал, что Ольга вышла замуж. Этим известием меня оцарапало как куском колючей проволоки, которой я попытался защитить свое глупое "эманопатное" сердце от чувств и воспоминаний о ней.
Бедное сердце! Удивляюсь, как оно еще смогло выдержать столько всех моих волнений, тревог и терзаний. Моё сердце жило какой-то своей жизнью, отдельно от всего организма, оно мешало мне своим беспокойством, тут же реагируя на каждую всплывающую перед глазами картинку с Ольгой. Хотелось вырвать его и выбросить за ненадобностью как чужеродный орган...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Поэты бесстыдны по отношению к своим
Переживаниям: они эксплуатируют их.
Фридрих Ницше.
Любовь и страдания - две вечные спутницы-сестры, они не могут жить одна без другой. Я осмеливаюсь присоединиться ко всей мировой литературе, которая конечно же не обошла этих сестер своим вниманием, а следующие обвинения в плагиате оставляю тем, кто решится отдать свое сердце хотя бы одной из них и узнать как вслед за первой тут же появляется и вторая.
Картинки с Ольгой выплывают с такой же периодичностью, как день сменяется ночью, как утром встает солнце.
...Тойота летела как бабочка, весело подкидывая бампер, сильно раскачиваясь на поворотах. После Ольгиного - "у этой модели большая парусность", я поостерегся гнать ее коробчонку. Парусность была такая, что еще немного скорости и - "Точно взлетим". Скорость и повороты, а на этой трассе они были очень плавные, убаюкивали, я почти засыпал за рулем. Этой ночью я не спал, мой голеностоп напомнил о себе ноющей болью. До утра не давал забыть мои попытки спуститься из-под облаков и вкусить адреналиновой страсти. "А что если разогнать этак до ста восьмидеся...", - от этой шальной мысли я немного взбодрился. "Пожалуй, хватит и ста тридцати. Больше старушка не выдержит".
Мы ехали в соседний город - у Ольги опять разболелось колено. Я знал одну докторшу, мануального терапевта - у неё была потрясающая аура, она лечила одним своим прикосновением. А еще маленькими ножами, иголками и пиявками.
Я увидел у Ольги такую же мазь, какую мне рекомендовал травматолог для моей травмированной левой.
-Артроз. Последствия спортивной травмы, в школе я в баскетбол играла. Наверно, обострился после родов. - Ольга не жаловалась, она сообщила мне это как факт, в знак единения с моим "баклажаном". И поделилась советом в применении мази. Не скрою - такая ее поддержка мне понравилась. Проявления женских жалостей к мужчине всегда более ценны, нежели такие же мужские чувства к женщине. Я так считаю, хотя и не настаиваю. Я готов получить обоснование обратного.
Докторше я представил Ольгу как жену, но думаю, что та не поверила. Я понял это по ее взгляду. В кабинке Ольга разделась, по этому случаю она надела белый бюстгальтер и такие же трусики. Именно поэтому я задержался, но докторша выгнала меня:
-А тебе здесь делать нечего. - Поскольку докторша замуж за меня не собиралась, она не поверила мне сразу и без всяких уточнений. Она как будто не желала быть соучастницей блуда.
В обратный путь мы неслись быстрее, чем утром. Я все еще представлял себе Ольгу в белоснежном нижнем белье.
-Ну и как лечение? - От радости, что хоть чем-то помог любимой женщине, я все же разогнал Тойоту свыше критического. Моя правая придавила педаль газа, забыв об осторожности. И приготовился услышать слова благодарности.
-Ничего особенного, воткнула пару ножей в колено - сверху и где-то под ним. Еще поставила пару иголок и все на этом. - От такого комментария я чуть не выронил руль. "Ну и ладно, потом посмотрим. И надо все-таки заняться своей левой...", - успокоил я себя и стал засыпать. Борясь со сном, я попросил Ольгу заменить меня и резко остановил. Повторять дважды ей не пришлось. Она быстро вышла, поменявшись со мной местами. Деловито подогнала сиденье, опустила руль, ее колени энергично ("ага, не болит") задвигались, означая, что машина тронулась. "Жениться, что ли? Все что надо, она сделает сама. Опытная" - глядя на ее четкие и уверенные действия, подумал я сквозь сон и провалился. "Какие коленки..."
После этой поездки про ее боль в колене я уже не слышал и потому не спрашивал...
Воспоминания об Ольге, как слайды в диаскопе, всплывают, сменяя друг друга, снова и снова. Я созерцаю их в своей голове. Потому что не хватило ее наяву. Но простого созерцания мне всегда было мало. Количество времени, когда я мог видеть Ольгу, не совпадало с количеством времени, когда я мог ее обнимать. Это несовпадение я старался устранить при первой же возможности, когда удавалось ее погладить или обнять. Только вместе с прикосновением я мог почувствовать в достаточной мере её изумительно красивые ножки, точёные руки с длинными изящными пальцами.
Впервые увидев, как Ольга закрывала гараж, я кое-как и с большим трудом справился с желанием овладеть ею тут же, возле гаража - настолько сексуальны были ее действия. Ладошкой она прижимала ворота так, будто гладила рукой холодное железо, изгибая пальцы кончиками вверх, при том, что движения её рук были сильными и твердыми.
Я не скрывал своё восхищение ею. И видел, как не всегда уютно Ольга чувствовала себя под моими восхищенными взглядами, иногда не зная как на них реагировать. Но, в конце концов, перестала обращать внимание, принимая мое к ней отношение как должное, перестав удивляться моему восторгу и никак не реагируя на мои любовные сонеты.
Я дарил ей цветы. Через день. Три раза в неделю. Цветы как эстетическое воплощение восторга. Но букетный период неожиданно для меня был грубо оборван. Цветы надоели Ольге почему-то очень скоро.
-Хватит мне их дарить, зря только деньги тратишь, - резанула в раздражении она ровно через две недели.
И почему я почувствовал себя пристыженным? Что ж, она избавила меня от этой статьи расходов. Дарить ей цветы я перестал. Я бы избавился, и уже сознательно, и от других своих трат, но которые были для меня обязательны - на противозачаточные средства. С первых дней я покупал их на три месяца вперед. Но эту повинность мне пришлось "тянуть" до конца, если не считать короткого промежутка, когда я умышленно повинностью пренебрег, чтобы воспользоваться как надо, чтобы донести то, что надо.
Поглупев от любви, я забыл еще одно правило: глупость в одиночку никогда не появляется. Вместе с ней ко мне пришла и другая блаженная - наивность. Хотя если порыться, кое-какие ее признаки в тайниках собственного "Я" мне удалось бы обнаружить. Короче, моя хитрость нейтрализовывалась довольно просто (действительно просто!). Все мои попытки-атаки в части доставки генетической мужской sms по назначению останавливались ее нежнейшим "только не в меня, дорогой" в самый ответственный момент (и как они угадывают?), с последующим благодарным поцелуем за исполнительность по окончании атаки. Это означало, что со своими попытками продублировать себя любимого я опоздал. И упорно не хотел это признавать.
А пока мой восторг ею только сильнее воплощался в рифме:
Сейчас бы любимую крепко обнять
Тут же начать её целовать
Ласково гладить тело родное...
Тут же закончить все остальное!
Этим восторгом я авансировал ее если не до конца дней ее жизни, то на много лет вперед. Ольга с полным правом могла считать его своим личным приобретением и вполне могла положить как уставный капитал в основу своего нового брака и нового счастья. Её физическое совершенство и природный эротизм я приравнял к благородству происхождения до той степени, которая дает право обозначить женщину как Леди, и, приняв во внимание её польскую фамилию и некоторое, по ее словам, присутствие польской крови, стал называть ее пани. Как уже писал, ее польское происхождение я отметил. Я зарифмовал старый анекдот про пани Квасневскую. Согласно фольклора пани решила однажды: "Пора купить унитазов. Из золота и серебра". А еще фольклор повествует о покупке ею двух модных ковров, но которые были безнадежно уделаны из-за слишком громкого "Ура!" на улицах Варшавы. В анекдоте убедительно утверждается, что унитазы остались чистыми. Когда я декламировал Ольге то, что у меня получилось, рассмеялась она очень по-русски и от души.