Некомфорт и раздражение от отсутствия денег мужчине также трудно скрыть, как и неинтерес к женщине. И наоборот, комфортно всегда с той, которой можно доверить самое сокровенное - самого себя, со всеми недостатками, слабостями, бзиками и тараканами в башке. Эти бзики хранятся глубоко под коркой, как музейные экспонаты в запасниках, и достаются из глубин только после уверенности, что они будут на равных присовокуплены к достоинствам, которые уже хвастливо показаны, проверены в деле, оценены и одобрены. Говорят, что это и есть доверие. Я как мог, скрывал от Ольги, что бываю не при деньгах (или деньги не бывают при мне?). Между прочим, в нашу первую встречу я задал Ольге два вопроса.
-Я не умею обращаться с деньгами. Ты поможешь мне в этом?
Это был мой второй вопрос после моего первого о ребенке и ее сакраментально-женского: "А сколько ты...?". Я не заметил, что Ольга поняла его. Вряд ли и потом дошло до нее, что этот вопрос давно давит мне на психику.
Фокус в том, что у моих денег было такое свойство - они обязательно периодически исчезали. Потом появлялись - также неожиданно, как и исчезали. Так в рукаве картежника для окружающей публики вдруг появляется валет, которого пытаются выдать за короля. Выдать валета за короля мне скорее удавалось, чем нет, а иногда мой валет даже становился самым настоящим тузом и без всякого блефа. Потом снова безденежье, и снова валет (король, туз, десятка) из рукава, и так дальше и дальше по затухающей синусоиде, все ближе приближавшейся к горизонтальной оси.
Но был один плюс - оказалось, что действие Закона "Поэт должен быть голодным" никто не отменял. Применительно ко мне это означало новый всплеск моего творчества:
Денег нет и еще видно долго не будет.
Дома жена и голодные дети.
Гнать надо в шею таких адвокатов
Из детей была только дочь, а бывших детей, в отличие от жён, не бывает. С женой было непонятно - то ли она есть, то ли ее нет, но денег не было точно. И Ольга это очень чувствовала. Безденежьем и воздержанием наше с ней любовное русло стало наполняться все полнее, но мою Музу это устраивало. Музе было безразлично, что это русло вело в никуда, а река любви никуда не впадала. Почему-то меня безденежного и особенно в воздержании она любила больше, чем меня успешного и с радостью подкидывала новые сюжеты.
Ехал Стас в автомобиле,
Вдруг увидел светофор.
Подмигнул ему он мило,
Газу дал во весь опор!.
Стас и так и сяк ругался -
В чем причина, в чем беда?
Желтый свет сменился красным,
Куда ехать? Никуда.
Четверостишья про ее сына рождались сами собой. Меня как будто прорвало. Не сразу, но я понял, что написал про себя.
"...мне шесть лет, я с матерью в "Детском мире", она огорчена. На витрине две детские игрушки. Это машины. Одна - огромный зеленый самосвал, и от одного только цвета ужасно уродливая. Вторая поменьше - автокран, красивый, разноцветный, со множеством мелких деталей, почти точная копия настоящего. Я не могу оторвать от него глаз. Мне до боли жалко мать, расстроенную от того, что я отказываюсь от зеленого монстра. Она хотела купить мне именно его. Но я ничего не могу поделать с собой...".
Это мои последние воспоминания о матери. Так и осталась в памяти - расстроенная мать, чувство давящей жалости к ней, и красавец-автокран, единственная в моем детстве большая машина-игрушка.
А у Стаса их было много, количеством до полусотни, самых разных марок, типов и размеров, я, не жалея, покупал их ему по первой его просьбе. Стас как все мальчишки любил машины, и такие же игрушки, его страсть к ним была не меньше, чем моя к его матери. Теперь уже через сына я стал воздействовать на Ольгу. Временами это выглядело как манипуляции, отрицать не буду. Но и сам точно также оказывался еще большей жертвой своих манипуляций. Желая привязать ее сына к себе, я привязывался сам, и кто сильнее оказался привязанным был большой вопрос.
Я придумал игру. Так, простую забаву, она называлась "позднее зажигание". По команде, на счет мы со Стасом, сидя напротив, разгоняли на полу его машинки и сталкивали. Стас конечно опаздывал. "Позднее зажигание" - поддразнивал его я. "Позднязажганя" - смешно повторял вслед за мной Стас, захлебываясь от смеха. А Ольга говорила потом, что, глядя на нас, у нее в эти минуты пела душа. Как хочется дать совет отцам, у которых сыновья - играйте со своими мальчиками в игры. Но только не в "позднее зажигание". В жизни это самая проигрышная мужская игра. И поспешите, потому что этот детский возраст самый притягательный, самый классный и очень быстротечный. Удовольствие, которое нельзя забыть. Ни с чем не сравнить и ничем не компенсировать. Даже женщиной. Я это знаю.
Читатель, настроенный еще в самом начале на одну волну, здесь снова возмутится - опять ребенок, при чем тут он? Как эти умилительные живописания игры соотносятся со сладострастием главного героя к Ольге? Соотносятся. Без этих сцен картинка с Ольгой была бы неполной. Это было бы нечестно. Прежде всего, по отношению к ней.
Как мне мало было надо - услышать, как смеется ребенок, увидеть, как реагирует женщина. И все, я в ловушке. Ловушка - женщина? Нет, ловушка это все то, что она приносит с собой и что создает.
Играя с ее сыном и сочиняя, я пытался показать Ольге свою значительность. Показать, что мои родительские способности и мое творчество весомы и ничуть не уступают ее личным качествам, ее практичности и умению решать повседневные текущие дела. Эта практичность и умение добиваться своих целей у Ольги соединялись с какой-то легкомысленностью, но не шла в разрез, ситуацию она всегда держала под контролем.
Цели себе она ставила не то чтобы глобальные, но вполне конкретные. Иногда эти цели выглядели даже мелкими. Свои вопросы Ольга решала обычным женским способом и свой эротический магнетизм, с легкой руки дарованный ей Создателем, она использовала по максимуму. Когда она о чем-то просила, ее голос становился таким мягким и ласковым, что запросто отшибал и мозги и все попытки отказать ей. Эта ее мягкость в голосе меня всегда приводила когда в легкое, а когда и в сильное волнение, мне казалось, что не было бы меня рядом, она спокойно в обмен на услугу предложила бы собеседнику секс...
Чтобы забыть ее и уйти от своих невеселых воспоминаний, я наконец решил побывать в городе, о котором давно мечтал. Этот город ассоциировался у меня с пиратами, наркотиками и международными преступными синдикатами. Я представлял себе Гонконг застроенным настолько, что в нем невозможно протиснуться. Когда я очутился на его улицах среди небоскребов, я увидел, что Гонконг совсем другой. Свое название "каменные джунгли" он оправдывал только отчасти. На самом деле этот азиатский мегаполис оказался не таким тесным и очень красивым, со множеством мини-парков, маленьких оазисов тишины и уединения. Они называются там "area-city".
Я начисто забыл про Ольгу. Я ходил по улицам с открытым ртом, я влюбился в Гонконг с первого взгляда. Так же как влюбился в Ольгу, но с одним отличием: свою любовь к Гонконгу я сознал сразу. Я влюбился в его узкие, но совсем не тесные улицы, которые плавно переходили в эскалаторы, а эскалаторы снова в улицы. Мне показалось, что я исходил ногами не менее половины его многочисленных лестниц и ступенек. В этом городе я не видел одиноких стариков, они всегда были в сопровождении людей молодых или чуть постарше. Я увидел это впервые в жизни. У меня случился маленький культурный шок. Я захотел здесь жить.
Несмотря на обилие авто, в городе не чувствовалось запаха гари и выхлопа газов, к каким я привык у себя в родном городе. От того, что весь Гонконг продувается как в аэродинамической трубе, воздух на улицах всегда чистый и свежий. За счет почти везде одностороннего движения я не увидел в Гонконге ни одной автомобильной пробки. Я влюбился в его двухэтажные автобусы и трамваи. Я катался на них, забираясь на второй этаж, и смотрел оттуда на нижний ярус города. Так прошло три дня. Мысли об Ольге стали вновь возвращаться. Наверно, потому, что этот город вызвал у меня знакомые эротические чувства. Но почему-то не вызвал ни одной рифмы. Муза, моя вторая подружка, не посчитала Гонконг объектом, достойным поэтического вдохновения...