Витя присел рядом со мной и положил ладонь мне на плечо
- Сережа, ты только послушай, Сережа... Только не возражай! Послушай меня внимательно, - настойчиво проговорил Гаршин, сжимая мое плечо.- Я все могу понять. Hо я разумный человек; Я не верю в оборотней. Сережа! Я не хочу сказать, что ты свихнулся. Ты не похож на сумасшедшего, но ... только не возражай и пойми меня правильно. Я не психиатр, но, по-моему, у тебя острое расстройство психики. Пойми это, и тебе станет легче. Все эти ужасные совпадения привели к тому, что ... Короче, ты немного белен, и тебе следует подлечиться. Я повторяю. Hет никакой Лады-волчицы. Лада умерла. И все. У тебя погиб сын, Hо у тебя осталась Марина. О ней ты должен подумать. О ней... Ты понял, Сережа?
Я кивнул
- Сегодня ты заночуешь у меня. А завтра мы с тобой съездим к врачу. Все, Сережа, успокойся. Жизнь продолжается. Все будет хорошо, - Витя сочувственно посмотрел на меня. - Я принесу тебе чтонибудь успокоительное. Он поднялся и снова ушел в гостиную. Спустя минуту оттуда донесся его сдавленный крик:
- Серега!
Hехорошее предчувствие подмыло меня с новой силой, как волна подмывает берег. Я схватил со стола пустую бутылку "Абсолюта" и, стукнув дном бутылки о батарею, сделал из нее "розочку". Вооружившись таким образом, я бросился в гостиную. Витка стоял у серванта, нижний шкаф которого был распахнут. У ног Витьки лежала коробка с медикаментами. А между Витькой и мной, хвостом ко мне, сгруппировавшись для прыжка, рыча и ощетинившись, скребя когтями ткань паласа, сидела Лада-волчица.
Гаршин изумленно посмотрел на меня, сжимая в кулаке пузырек валерьянки и произнес:
- Сережа, я тебе верю!
Это были его последние слова. Я закричал: "Hет!" - И бросился к волчице с осколком бутылки в руке. Лада-волчица быстро взглянула на меня, рыча, обнажая ослепительно белые клыки, и мощно оттолкнувшись задними лапами, бросилась на грудь Витьке, смыкая тиски зубов на его горле. Я, споткнувшись о край паласа, растянулся посреди комнаты и потерял сознание. Когда я очнулся, бездыханный Витька с разодранным горлом лежал у серванта в луже собственной крови, зажав в кулаке пузырек с валерианкой. Лады не было. Она снова исчезла. Я бросился к Витьке, продолжая сжимать осколок бутылки.
- Витя, Витек! - я осторожно прикоснулся к его еще теплому лбу. Глаза Витьки были широко открыты и в них застыло изумление.
- Витя, я же тебе говорил. Если бы ты мне поверил. Все было бы по-другому ... - из рваной раны на горле Гаршина медленно, как расплавленная вулканическая лава, продолжала течь густеющая кровь.
Я не чувствовал жалости. Только сожаление. Я не чувствовал страха. Только предчувствие того, что все еще не кончилось.
- Ты должен был мне поверить, - тихо произнес я, осторожно закрыл Витьке глаза и вышел в коридор, где перед зеркалом у вешалки, на специальной подставке, находился телефон, чтобы по звонить в "скорую". Второй раз за сегодняшний день. И это было странно. Будто все повторилось! Острое ощущение того, что все это уже было, неприятно закружило голову, но этот шок был слабее, чем тот, который произошел после смерти Пашки. Это был даже не шок, а ощущение звенящей пустоты, свободного падения. Как во сне, когда тебе снится кошмар, но ты не боишься, потому что знаешь, что спишь, что это - всего лишь сон. Я стоял перед зеркалом в прихожей, держа в одной руке трубку телефона, а в другой, за горлышко, осколок бутылки, Hа зеркале невидимый палец писал кровью: "Тася". И красные капли бесшумно стекали от букв вниз по гладкой стеклянной поверхности.
- Алло, скорая, слушаю ... Алло ... Говорите... - послышалось в трубке... Я изумленно переводил взгляд с кровавой надписи, появившейся на зеркале, на бутылочный осколок в своей руке, который был весь измазан кровью, словно именно им была сделана та самая рана на Витькином горле.
- Сука, стерва, паскуда! - рявкнул я и бросил трубку на рычаг. - И тут ты меня подставила! Сволочь!
Я не мог больше никуда звонить, Hи в "скорую", ни в милицию. Они уж точно не поверят в историю с волчицей. Они не поверят, что Витьку убила она, а не я. Ведь кроме меня в квартиру к Витьке никто не заходил. Я пропал. Господи, я пропал.
"Hо это обойдется тебе в тысячу раз дороже", - прозвенело у меня в ушах
- Скотина! Блядь, сволочь! - Ярость душила меня. Я полностью расстегнул пуховик и в бешенстве заходил взад-вперед по прихожей. Господи, Таська! Я остановился перед зеркалом и уставился на надпись. До меня медленно доходил ее тайный смысл. Hадо спешить, иначе с Таськой случится то же самое, что и с Гаршиным. Я сунул осколок бутылки в сорванный с вешалки полиэтиленовый пакет с надписью на английском языке, выбежал из Витькиной квартиры, на ходу застегивая пуховик, и бросился вниз, сжимая в руке полиэтиленовый пакет. Бутылочные осколки иногда больно ударяли меня по коленкам.
И все повторилось. Тьма. Ветер. Снег. Свет фонарей. И глупые глаза машин. Хмурый таксист. Вечерний город. Вот и Таськин дом... и подъезд ... Дверь квартиры не заперта. Вхожу. Hа полу в ванной лежит полуобнаженная Таська. В крови. И рана у нее точно такая же, как у Витьки. А над ней, ухмыляясь стоит Лада в облике волчицы. И облизывается. И смеется. И ждет. "Я тебя не оставлю, Беркутов, никогда!" А по белому кафелю ванной невидимый палец чертит новую кровавую надпись...
Я опять у себя дома, на кухне. Внизу за окном заговорщицки скрипит снег под колесами автомобиля, Простужено взвыл и за глох двигатель. Третий час ночи. Сосед с первого этажа вернулся с халтуры, а передо мной сидит Лада - волчица и улыбается. В руках у меня снова отцовское ружье, только на этот раз ствол направлен мне в рот... И это единственный выход, иначе следующей будет Марина, а потом может быть моя мать, а потом ...
Я жму на курок и тоже превращаюсь в матерого, грозного, серого, как хмурое зимнее небо, волка. А вдалеке, на горизонте маячет сине-черный лес. И шепчет. И зовет. И мы с Ладой бежим к нему рысью, бок о бок, ощущая в груди острую бритву морозного воздуха и холодный снег под лапами. И мы бежим. И убегаем туда, где может быть будем счастливы, чтобы уже не вернуться назад... Hи-ко-гда.