– Ясно! – прервал я Порядину на полуслове и отмел рукой ее продовольственную программу. – Не нужна никому ваша смородина. Я спрашиваю о действительно ценном. И важном. Что было в доме?
И снова отсвет страха в глазах.
– Нет, ничего важного, – торопливо и четко, как юный пионер, ответила Порядина.
«Что-то у нее там было, – понял я. – Но что? Тайник с драгоценностями? Иконы? Ордена свекра-генерала? И сначала похитили это, а потом, заметая следы, дом подожгли? Значит, кто-то их на ценности навел? Или – произошла случайность? Дом обокрали тамошние бичи, а потом его просто спалили? Ох, не верю я в случайности… Но все равно эта потерпевшая правды мне, похоже, никогда не расскажет… Придется узнавать окольными путями…»
И я перевел разговор:
– У вас в доме гости бывали? Подруги? Родственники? Может быть, мужчины?
– Вы, что же, их теперь подозревать будете? – ощетинилась женщина.
– А почему бы нет?
– Это исключено, – категорично отмела дама, и я понял, что продолжать разговор в данном направлении бесперспективно: все равно ничего не скажет, ничьих фамилий не назовет.
– А как у вас с соседями по участку? – спросил я. – Хорошие отношения?
Губы у нее опять вытянулись в злую ниточку.
– Нормальные.
– Нормальные – это не ответ! – снова рявкнул я. – Это у СССР с Америкой отношения то «нормальные», то «нормализуются». А с соседями они могут быть дружескими, ровными, нейтральными, неприязненными… Итак? Какие отношения? Мог кто-то из соседей вашу дачу сжечь?
– А мне откуда знать? Вы следователь – вам видней.
– Я, во-первых, не следователь, а опер, и беседа наша с вами не под протокол идет, а, как я вас и предупредил, неофициально… А во-вторых: с ваших слов я могу понять, что вы не исключаете, что вашу дачу сожгли соседи, так? Кого конкретно вы подозреваете?
Она заюлила:
– Ой, ну что вы, соседи у меня нормальные: и Семен Сергеич, генерал в отставке, и супруга его, Аглая, мы иной раз и посабачимся, и покричим – а потом чай вместе пьем, в лото играем… А поджечь? Не-ет, они б не стали!.. Да они бы первые тогда пострадали: их-то дом от моего совсем рядом, того гляди вспыхнет… Странно еще, как у них-то не загорелось…
«То есть, – перевел я для себя последние слова Порядиной, – ты-то, злыдня, конечно, мечтала бы, чтобы и соседский дом сгорел… Н-да, не хотел бы я с такой мегерой дачами соседствовать… Впрочем, у меня дачи нет и не предвидится пока – не дослужился».
– Значит, соседей в качестве возможных поджигателей мы исключаем?
Она еще поколебалась немного – очень, видно, хотелось ей попортить кровь и генералу в отставке, и жене его Аглае, чтоб я к ним пришел и выспрашивал, и подозревал, но рассудительность взяла вверх, и дама скорбно ответствовала:
– Да, их надо исключить.
– А кто с вами с других сторон соседствует?
– А, – Порядина пренебрежительно взмахнула рукой, – мы до них не касаемся. Их и не бывает почти. Дома заколоченные стоят.
– Кого еще вы подозреваете в поджоге? Может, недруги ваши какие? Завистники?
Она нахмурилась, пожевала губами, подумала – видно, в ее жизни хватало недругов, недоброжелателей, завистников. Мне показалось, что мысленно она перебрала их если не всех, то многих, потому что пауза затянулась. Наконец она выдавила – словно оказывала своим знакомцам и мне заодно одолжение:
– Дом поджечь никто из них не мог.
– А кто тогда мог? Вы-то сами на кого думаете?
– Известно кто! – ответила женщина с уверенностью. – Бичи местные. Забрались, напакостничали, украли, что смогли унести, а потом дом подпалили.
– Возможно, – кивнул я.
Возможно-то возможно, однако у местных бичей нет электрических фонариков.
И на машинах они не ездят…
Если, конечно, не ошиблась моя единственная свидетельница, пациентка психдиспансера Варвара Федоровна.
– Давайте пропуск, я подпишу.
Порядина выкатилась из кабинета, и я подумал – то единственная зацепка (и одновременно самая перспективная версия): что-то у нее на даче ценное все-таки хранилось. Или преступники думали, что хранится. Иначе они бы не рыскали там среди ночи с фонариками. (А насчет рыскать, как и по поводу фонариков, я склонен был верить престарелой свидетельнице – пусть даже она страдает бредом реформаторства). Вот только хотелось мне для начала узнать – что искали. А потом: как узнали, что надо искать? И что это было? И кто это был?