Выдыхаю и делаю то же, что и мужчина — осматриваю его и, кажется, совсем не дышу. Какой же он красивый — одет в костюм: классические чёрные брюки, такого же цвета пиджак; две верхние пуговицы белоснежной рубашки расстёгнуты, открывая моему взору оголённую кожу груди, где виднеются края татуировок с двух сторон.
Сглатываю. Не могу оторвать взгляда от того самого места. Поднимаю взгляд чуть выше. Шея. Его кадык дёргается. На нём так же виднеются чёрные чернила татуировки. Замечала их и раньше, но не обращала внимание.
Прикрываю глаза, пытаясь прийти в себя, но душа словно сошла сума — она бьётся, пытается вырваться.
Чувствую, как к моей руке кто-то прикасается, что-то пытается сказать, но я словно в какой-то прострации. Мне не пошевелиться, не сдвинуться с места, словно приклеили намертво.
— Аля, — слышу рядом с собой. — Ты чего встала, пошли, — перевожу взгляд на подругу, пытаясь понять, о чём она говорит, и наваждение слетает, но по-прежнему ощущаю на себе пристальный, прожигающий взгляд.
— Да, пошли, — киваю и делаю первый шаг вниз.
Как только мы оказываемся внизу, поднимаю голову, оглядываюсь, и в сердце словно кинжал воткнули — больно. Чуть ли не отшатываюсь, но вовремя беру себя в руки, не желая никому показывать своих чувств. Не хочу, чтобы хоть кто-то понял, что со мной и что на это повлияло.
Около Давида, который совсем скоро станет мне старшим братиком, стоит та самая девушка, что была с ним в ресторане. И по вине которой меня уволили, даже не выслушав.
Я догадывалась о том, что она будет рядом, но не думала, что это окажется так…
Её пальцы по-собственнически покоятся на сгибе локтя его правой руки. Лана хищно прижимается и смотрит на него, тогда как он сам по-прежнему не отводит от меня потемневшего взгляда.
С высоты второго этажа я этого не видела, но сейчас, когда оказалась от этой парочки на расстоянии нескольких шагов, отчётливо вижу, какими стали эти два омута. Они не просто почернели — они стали чёрной обволакивающей бездной, в которой и утонуть можно, стоит только сделать один шаг.
— Где Сашка? — слышу голос Милы рядом.
— Он, скорей всего, на улице, пошли, — тяну подругу к выходу, потому как не могу находиться в этой комнате рядом с Давидом и этой мымрой.
Внутри меня разом сгорели все бабочки, словно налетели стаей на всепоглощающий огонь, к которому они тянулись — и который в итоге стал их палачом. Сердце не замирает, не трепещет, а гулко отдаёт в ушах. А мурашки?.. Мурашки превратились в холод и ненависть, в которой я жила весь этот месяц.
Понимаю, что так и должно, собственно, быть — он со своей мымрой, а я одна. И на душе стало так тоскливо, словно я действительно никому в этой жизни не нужна, как и говорил Давид. Мать особо не интересовалась, чем я весь этот месяц занималась и где целыми днями пропадала. Да, несколько раз пытался со мной поговорить Александр Полонский, будущий отчим, но я старалась уйти от разговора: говорила, что не хочу разговаривать, либо просто молча уходила, не желая даже видеть этого человека, что сломал мне жизнь.
Только сделала шаг в сторону двери вместе с подругой, как услышала писклявый голос мымры.
— А она что здесь делает? — всё-таки узнала, а я-то думала, что она уже забыла меня.
Вижу, как Мила поворачивается к гостье, пытаясь ответить, но я быстро хватаю её за руку, не давая даже полностью повернуться назад, и сама разворачиваюсь к Давиду с его девушкой. На губы натягиваю улыбку-оскал, в голове уже вижу её реакцию на мои слова. Просто предвкушаю её.
— А я здесь живу, а вот вы что здесь делаете — это ещё вопрос, — произношу, ядовито улыбаясь.
И вот она — реакция, которую я так ждала: глаза стали огромными, рот приоткрылся, а рука, что обвивала локоть Давида, опустилась вниз. Но долго такой картиной мне не дали полюбоваться. Лана — или как там её — просто звериной хваткой вцепляется в руку Полонского-младшего, прижимается к нему ближе и смотрит на него.
— Давид, как это понимать? — пискляво задаёт вопрос, а я от этого звука морщусь.
Мила видит мою гримасу на лице и тихо хихикает чуть позади меня. Потом слышу её тихий голос возле уха.
— Это кто? — спрашивает весело, забавляясь всей это комедией. Как, впрочем, и я.
— А это девушка моего старшего брата, — говорю нарочито громко, чтобы услышала не только Мила, но и сам братик со своей спутницей.
А потом разворачиваюсь, хватаю подругу за руку и тяну на выход, вдали слышу всё тот же писклявый голос и грозное “Лана, замолчи!”.