Нет, не физически — морально. Он одним словом, взглядом может меня убить, и от меня ничего не останется кроме пустой оболочки. От меня останется только моё тело, когда как я сама, моя душа будет погибать, сгорать в беспощадном пламени, без права на оправдание, лишая надежды на то, что я нужна. Что именно я нужна, а не кто-либо другой.
Я жду ответа, замерев. Даже, кажется, мой пульс остановился, ожидая ответа от мужчины, который относился ко мне не как другие. Не беря в расчёт моего папу и Милу, которые всегда были рядом. Ради которых я живу и иду вперёд несмотря ни на что.
И вот в моей жизни появился человек, ради которого я готова на многое. Бороться, идти через боль, преграды. Лишь бы он находился рядом и смотрел на меня точно так же, как тогда на лестнице в самый страшный день, когда я потеряла мечту, моё обещание, данное дорогому человеку. Смотрел так, что моё бедное сердце, мне казалось, разлетится на мелкие осколки, чтобы потом вновь воскреснуть, восходя к наивысшей точке счастья и нежности.
Я хочу быть ему нужной. Не знаю почему, не понимаю, но я до отчаяния этого хочу. Но чёрт… Как я могу быть ему нужна — та, что останется до конца своей жизни калекой на инвалидном кресле, которая никому не будет нужна, а тем более ему. За которой нужен ежедневный присмотр, а ему нужны нормальные здоровые отношения, которые я не в силах ему дать.
Да и о чём я вообще, когда я ему сестра?
О чём ты, чёрт возьми, думаешь, Саша?..
Какие отношения, если ты ему сестра? Да, сводная, но это, собственно, ничего не меняет. Я буду маленькой сестрёнкой для него, которой просто нужна помощь. Вот и всё. Сестра. Тогда как он сам мне старший брат.
Пора признаться самой себе: Давид чувствует ко мне лишь жалость, а ещё считает себя виноватым, что не смог уберечь. Но он не виноват — и он должен об этом знать. Не виноват.
Эта мысль шипящей гадюкой вползла в сердце, отравляя меня своим ядом. Внутри всё сжалось, а в уголках глаз начали скапливаться мелкие слезинки, означая, что я вот-вот расплачусь прямо перед братом. А этого я не собиралась делать, потому что не хочу, чтобы он меня жалел. Я не хочу жалости ни от кого, но прежде всего от самого Давида.
Мне не нужна его жалость. Нет. Нет.
По телу растеклась боль, к горлу подступила тошнота. Глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки и усмирить эмоции, чтобы не выдать, что на данный момент я чувствую. Чтобы чувства не выплеснулись, оголяя мою душу. Он не должен узнать, увидеть, что внутри меня полыхает дьявольский огонь, раскалённой кочергой ставя отметину на моё сердце.
Я смотрела в глаза Давиду и ждала его ответа. Но мужчина ничего не говорил, продолжая вглядываться в мои глаза, будто пытаясь прочесть мои мысли. Почему же он молчит?
Скажи же хоть слово, прошу…
Но нет, он молчал. И я уже знала, что он скажет. Интуиция не просто подсказывала — она вопила о том, что произнесёт этот мужчина, и от этого становилось ещё больнее. Словно меня разом подхватили и кинули, не раздумывая, в море боли, раскалённой до температуры в аду. И теперь она окутывает, обжигает моё и без того израненное тело. Но самое главное — душу. Она играючи снесла все барьеры, что я успела выстроить, пронзила насквозь моё тело и моё сознание, отчего кажется, что моя душа кровоточит, как совсем недавно кровоточила моя рука.
Давид наклоняется, а я, наоборот, вжимаюсь в подушку. Не хочу, чтобы он настолько близко ко мне приближался.
Я попыталась отстраниться, наскоро выстраивая новые барьеры, пытаясь не допустить его в свою душу, чтобы он не смог ранить меня — хотя куда уж больше, когда и так моё поломанное тело лежит на кровати, а моя израненная душа задыхается от боли.
Но мужчина слишком самоуверен, и вместо того, чтобы отодвинуться и уйти, Полонский провёл ладонью к моей щеке, обжигая её. Я дернулась, распахнула свои глаза, встречаясь с чёрной мглой его взгляда, ожидая увидеть жалость, но неожиданно увидела щемящую душу тоску. Я моргнула — и видение исчезло, Давид снова стал холодной глыбой.
— Нужна, сестрёнка, — произносит мягко и тихо.
Сердце радостно дрогнуло, но гадюка, укрепившаяся во мне, поднялась и зашипела, высовывая свой раздвоенный язык. Нельзя доверять. Это просто слова. Не верь ему! В нём говорит чувство вины и жалости. Смотри, доверишься ему, и потом не сможешь пережить новое предательство — а он предаст, предаст, как предали тебя все остальные. Все тебя бросили.
И я принялась укреплять барьеры внутри себя, отгораживая душу от проникновения извне. Я не хочу, чтобы снова стало больно, не хочу. Я просто не выдержу нового предательства и сойду с ума.
Боль всё же прорывается ко мне раскалённой лавой, течёт по веном.