Не могу ничего сказать, но как же хочется. С губ срывается бессвязный шёпот, не могу сообразить, что шепчу — да это и неважно, перебираю между пальцами волосы на макушке мужчины и вновь тянусь к нему. Хочу поцеловать. Мне просто жизненно необходимо его поцеловать. Немедленно. Сейчас.
Не успеваю прикоснуться, как на мои губы вновь набрасывается этот голодный волк. Сам. Как будто читает мои мысли и угадывает, что я в этот момент хочу.
Этот поцелуй немного отличается от прежнего. В этом больше страсти, желания, безумия, что нас охватило двоих.
С губ срывается стон. Давид заглушает его губами, проникая вглубь моего рта, исследуя запретные территории для других, но не для него. Его ладонь накрывает мой затылок, не давая вырваться из поцелуя, да, собственно, я и не хочу.
Этот ураган сносит нас обоих, что я уже не понимаю, что происходит. А Полонский всё пьёт и пьёт меня, пробуя на вкус и поглощая всё больше и больше, не давая сделать даже вдох, дать передышку моему телу, которое уже горит, полыхает от внутреннего жара, огня, что разгорелся между нами. И он не собирается потухать, только ещё больше разгорается.
Давид ласкает мой язык своим, проводит им по моим губам, очерчивая каждый контур, каждую трещинку на них.
Когда уже тяжело дышать, наше сумасшествие прекращается. Последний лёгкий поцелуй на моих губах, лёгкое касание, и Давид отстраняется, но не ослабляет свою хватку. Кажется, ещё крепче вжимая меня в себя, не давая сдвинуться ни на миллиметр. Словно он хочет, чтобы мы слились в единое целое и никогда больше не расставались.
Утыкаюсь лбом в его грудь. Тяжело дышу. Пытаюсь восстановить дыхание, привести тело и чувства в норму, чтобы здраво мыслить и понять, что мы только что вытворяли. К щекам приливает румянец, чувствую, как они горят от смущения.
Сводный брат наклоняется ко мне, зарывается лицом в мою шею. Делает глубокий вдох, будто бы вдыхает мой запах в себя, успокаиваясь.
Хочу крепко обнять. Прижать к себе и насладиться этим мгновением.
Лёгкое касание к моим волосам. Чувствую, как Давид бережно трогает мои волосы, будто бы это его фетиш. Поворачивает голову так, что зарывается в них носом, проводя им по шее. Тело откликается на его движение. Выдыхаю.
Брат молчит, ничего не говорит. На секунду меня пронзает мысль, что сейчас он скажет, что это была ошибка. Что просто не сдержался и такого больше не повторится. Вся сжимаюсь, становясь натянутой струной. Давид это замечает, чувствует и медленно, будто нехотя, отодвигается от меня, но руку с волос не убирает, продолжая их трогать, ласкать.
Поднимаю голову вверх, сталкиваясь с хмурым взглядом тёмных глаз, отчего тут же хочется скрыться. Убежать. Он накрывает мою щеку ладонью, и я жмусь к нему, как маленький котёнок, который ищет тепло, ласку и любовь. Вот только с последним — это не про меня. Не про нас. И мы оба это знаем. А всё, что было сейчас между нами — это минутная слабость. Слабость и ничего более.
Он мой брат, который присматривает за мной, которого наверняка попросили об этом его отец и моя матушка, которая за всё время так и не появилась. Эта мысль больно резанула по сердцу, и вновь мужчина это замечает — так пристально смотрит в мои глаза, ещё больше хмурится.
И я понимаю, что нужно было закрыться, поставить блок, толстую стену между нами, чтобы он не увидел, не почувствовал, что сейчас творится со мной, в эту самую минуту. Чего боюсь и чего так безбожно желаю.
Прикрываю глаза от его нежности. От того, с какой теплотой и бережностью он ко мне относится. Как держит в своих руках. Даже его поцелуи были пропитаны нежностью. Да, это был ураган, страсть, но в его движениях были осторожность, трепет, словно я хрустальная куколка. И это такой контраст, отчего трудно вздохнуть.
Что мы вообще творим, что делаем?..
Давид проводит вверх ладонью, захватывает аккуратно мои волосы, собирая их на макушке, приподнимает к себе ближе, что мы почти сталкиваемся нос к носу.
— Что ты опять себе надумала? — голос твёрдый.
— Ничего, — стараюсь улыбнуться, но получается слабо — вижу это по хмурым чёрным бровям, что сходятся на переносице. — Давид, — пытаюсь начать разговор и достучаться до него. По крайней мере попробовать достучаться, но мне не дают вставить и слово.
— Опять что-то надумала в своей маленькой глупой головке и всё сама решила, — он не спрашивает — утверждает, и мне нечего ему ответить, как просто кивнуть, соглашаясь с ним полностью.
— У нас всё получится, — сердце замирает от его слов, но потом вновь падает, разбиваясь. — Ты обязательно встанешь на ноги. Я тебе это обещаю, — добавляет он.