— Глупая? — произношу тихо, но он слышит — не может не слышать.
— Да, Саша, — голос твёрдый, а мне хочется, чтобы он не злился на меня, не обижался. — Беспечная. Маленькая. Но… — замолкает, ничего не говорит, а моё сердце в этот момент замирает вместе с его словами.
Что он хотел сказать? Что? Я для него так же важна, как и он для меня?
Но он вновь молчит, словно не решаясь что-то сказать, признаться мне в чём-то. Что же это? Но он молчит…
— Я не думала, что так всё будет, Давид. У тебя теперь из-за меня будут проблемы? — поднимаю голову — хочу увидеть его глаза и узнать, что в них, в душе. Что он чувствует в этот момент.
А в них ураган, злость, смешанная с какой-то дикой яростью, которая сметает всё на своём пути. Я впервые вижу его таким, и мне — нет, мне не страшно, мне боязно за него.
Полонский убирает одну руку с моей спины, перемещая её на пострадавшую щёку. Мужчина касается осторожно, ласково, но я всё равно зажмуриваю глаза, потому что она всё ещё горит, жжёт. И как бы мне ни хотелось скрыть, что мне больно, не получается, и Давид ещё сильнее напрягается. Его тело каменеет ещё сильнее — хотя куда уж сильнее, когда он и так словно восковая фигура.
— Больно? — спрашивает, но на мой вопрос не отвечает.
Машу головой — не хочу, чтобы он ещё сильнее злился.
— Почему ты никого не позвала, как только он появился в твоей палате? Почему ты сразу не закричала, Аля? — с каждым новым словом в его голосе всё чётче звучит сталь, которую сложно перерубить, сломать.
— Я… Я… — я не знаю, что сказать, потому что да, мне нет оправдания за мой глупый поступок, потому что да — я виновата. И Давид имеет право сейчас на меня кричать, злиться.
— Я не думала, что так всё будет, Давид, — всё же выжимаю из себя слова, хоть и говорить очень тяжело. Тяжело. — Он никогда не был таким злым. Ни разу, Давид. Я испугалась, — мой голос дрожит, и я вновь прижимаюсь к его плечу, ища тепло, защищённость, которую мне даёт только этот человек.
— Аля, я не переживаю и не боюсь за себя. Я здоровый, взрослый мужик, и со мной ничего плохо не случится, но с тобой… Саша, чёрт возьми, — взрывается на всю палату, отчего я вздрагиваю, — он мог что угодно сделать с тобой, потому что сейчас ты как никогда слаба и не можешь сама за себя постоять, — киваю, потому что понимаю, что он прав. Прав во всём. От начала и до конца.
— А если бы я сегодня уехал на работу и меня не было поблизости… Понимаешь, что бы было…?
И я опять киваю, потому что понимаю, понимаю, что бы было тогда, и неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы сводного брата не было поблизости. Нет, конечно, я находилась в клинике, и кто-нибудь всё равно бы зашёл ко мне, но неизвестно, в какой бы момент, и что именно Александр замышлял.
— Мне даже страшно думать о том, что могло бы случиться. Я боялся, Аля… впервые в жизни боялся не успеть на твой крик, — вновь поцелуй в висок, и я чувствую всем телом, как он дрожит.
И я спешу его успокоить.
— Со мной всё хорошо, Давид. Хорошо, — ласково провожу ладонью по груди в успокаивающем жесте и постепенно чувствую, как его отпускает. — Я здесь. С тобой. И ты… — на миг замираю, а потом лечу вниз. — Не исчезай из моей жизни. Я не смогу… Не смогу без тебя, Давид, — поднимаю на него свой взгляд, а мужчина прижимает меня к себе, приподнимая выше за талию, так что мы оказываемся на одном уровне.
Сталкиваюсь своим лбом с его, прикрываю глаза и наслаждаюсь его близостью, насколько он сейчас со мной близко, рядом. Да, Давид вновь молчит, и из-за этого где-то глубоко в моей душе царапает длинными острыми когтями кошка, причиняя мне боль. Стараюсь заглушить это чувство, чтобы не навязываться ему. Не хочу жалости Полонского, которой и так в избыток. Поэтому я закрываю, запирая эти чувства на замок, и выкидываю ключ далеко. Сейчас неважно, что он молчит, а главное, что в этот момент он рядом со мной. Здесь. Со мной. А не где-то там далеко. С Ланой, с которой, уверена, у них до сих пор что-то есть. Главное, что мужчина сейчас рядом со мной, прижимает к своей груди крепко.
— Мы поставим тебя обязательно на ноги, — говорит, а я качаю головой, потому что это нереально.
Нереально из-за моего диагноза, который стал приговором не только моей мечте, которой я жила, дышала, но и вообще всей моей жизни — в том числе жизни рядом с этим человеком, который делает для меня многое. Между нами слишком много всего, чтобы были “мы”. Поэтому “нас” никогда не было и не будет. Я, наверное, должна с этим смириться, но почему-то не получается.
— Ты же знаешь, что это невозможно, Давид, — открываю глаза и смотрю в хмурое лицо старшего брата. Он вновь злится на меня, на мои слова. — Не надо надежд, которые никогда не сбудутся.