Сказанное им неприятно царапнуло. А если бы Кнут действительно запихал меня в свою тачку, то через пятнадцать минут мы были бы отсюда прилично далеко и ищи потом ветер в поле.
И тут же мысленно себя успокаиваю: Кир не Рэмбо, и ты всегда об этом знала. Он умный, воспитанный, не стал бы он драться. Не стал бы — и правильно бы сделал! Кулаками проблемы решают только идиоты. И вообще я всю свою жизнь не переваривала тех, кто руки распускает, пусть даже в отношении мужчин. Но вот внутри, где-то очень глубоко все же сидит досада.
Как ни крути — он меня бросил. А Кнут вчера — нет…
Глава 8
— Кирюша! Машенька! Ну что же вы на пороге стоите, как не родные. Проходите, проходите скорее. Горячее давно стынет, — тетя Таня радушно целует нас с Киром по очереди в обе щеки, после чего, заливаясь соловьем, как же она счастлива меня видеть, приглашает в дом.
Дома у Кирилла я была уже несколько раз, но почему-то до сих пор ощущаю себя здесь не слишком комфортно. И сложно объяснить почему именно, ведь внешне все очень располагает: милая уютная квартирка, отец, хоть и занимающий серьезную должность адвоката — в семейном кругу довольно компанейский человек, а мама так вообще души во мне не чает.
Маринка считает, что не чает даже слишком, называет ее приторной и не совсем искренней.
— Ты не обижайся, Маш, но такое ощущение, что мама Кирилла дико мечтает породниться с твоим отцом, прямо спит и видит. А что — и мужа по карьерной лестнице приподнять, и сына потом потеплее пристроить. Ты для них партия идеальнее не придумаешь.
Конечно, слышать подобное мне не слишком приятно, и я очень надеюсь, что Маринка, с ее чрезмерной подозрительностью и привычкой видеть во всем двойное дно, просто накручивает и меня, и себя. Тетя Таня немного дотошна, да, не отнять, но вроде бы относится ко мне совершенно искренне…
— Машенька, а где Анатолий Павлович? Давай свою сумочку, — между делом хватает мою сумку, хотя мне, собственно, и не тяжело.
— Папа просил за него извиниться, пришлось задержаться в прокуратуре, у него новое сложное дело.
— Не того ли умалишенного, что убил двух инкассаторов у «Дома Быта»? Жуткое дело, резонансное. Святой человек Анатолий Павлович, сколько сил и нервов забирает его работа, — и тут же суетливо: — Да ты не стой в дверях! Может, тебе тапочки принести? Кирюша, пойди поищи.
— Мама! Маша сейчас сбежит от твоей гиперопеки, — улыбается Кир, с теплом глядя на родительницу. Тетя Таня треплет его за щеку, после чего зачесывает пальцами челку на бок, превращая Кира в ботана.
Признаться, мне не очень приятно наблюдать, как тетя Таня с ним сюсюкается — Кирилл уже взрослый парень, а она до сих пор ему бутербродики на завтрак кромсает и помогает выбрать гардероб. А он не терпит, нет, кажется, его это более чем устраивает.
Наблюдать за этим… странно. Может, потому, что я сама росла без мамы и элементарно не знаю, что это такое — материнская любовь.
Нет, жаловаться мне не на что — я была очень счастливым ребенком и отец давал мне все, что мог, включая любовь, но любовь отца и любовь матери, наверное, немного разное…
— Ну раз тапочки не нужны, тогда мойте руки и за стол. Кирюша, проводи Машеньку в ванну. И не торопитесь, пообнимайтесь там, я же понимаю, дело молодое, — хохочет, вгоняя меня в краску.
— А это вам, с днем рождения, — пихаю ей в руки пакет, и тетя Таня тут же восторженно разрывает подарочную упаковку.
— Живанши! Мой любимый аромат! Машенька, спасибо тебе, дорогая.
Получив порцию удушливых поцелуев, сбегаю наконец в ванную, по пути успев отделаться от Кирилла, который воспринял совет мамы «позажиматься» буквально.
Жаль, что папа не смог вырваться, принял бы половину ударной дозы гостиприимства на себя, а так мне придется отдуваться одной, улыбаться и поддерживать светские беседы. А болтать мне сейчас вот совершенно не хочется. Из головы никак не выходит сегодняшняя встреча у универа… этот пронизывающий взгляд, «гуляющая» между губ спичка…
Совершенно ненормальный. Настоящий псих. И угораздило же меня так вляпаться!
— Эй, ты чего тут? — сзади откуда ни возьмись появляется Кир. Обвив мою талию руками, кладет подбородок на плечо. — Мы тебя уже заждались.
Смотрю в отражении на его лицо — благородное, породистое. Прямой нос, высокие скулы, выразительные глаза… и уложенные на бочок маминой рукой послушные темные волосы.
А он все-таки оставил меня сегодня. Совсем одну, с отъявленным отморозком.
Бросил.
Мне неприятно думать об этом, но мысль долбит и долбит по темечку. И вроде бы те же черты лица в отражении, и намерения мои относительно него остались прежними, но… что-то неуловимое изменилось. Что-то такое, что сложно обличить в слова. Это «что-то» сидит внутри и как будто мешает.