- Ключ от комнаты семнадцать.
Через пару минут ключ был у Антона. Кивнул шлюхе.
- Пойдем.
Страх смерти самый древний, самый цепкий, неизбывный, основной.
Комната семнадцать была размером, как кабина пассажирского лифта, и вызывала клаустрофобию. Ни одной лампы, только из-под потолка через щелку лился смутный неясный свет.
Полное ощущение, что ты в глубокой пещере и выход завален навсегда.
Шлюха не была здесь раньше, ее трясло. Сильно трясло, Антон прямо услышал, как девкино дыхание сбилось.
- Пикнешь, не получишь ничего.
Антон был здесь не раз. Пожалуй, только тут ощущал себя вполне живым.
- На колени. Работай.
Защиту раскатал и надел самостоятельно. Шлюха еще порвала бы в темноте.
Опустилась. Приступила.
Антон щелкнул затвором. Звук, узнаваемый всеми без исключения.
Приставил дуло к темечку шлюхи.
Она замерла. Замерла и почти укусила, гадина.
Лучше бы заорала.
Что за день такой паршивый!
Верка, соска шлюха, в какого урода он сам превращался? Или превратился уже.
Потому что сердце выдрала эта... Выдрала, когда...
- Пошла вон. Жди у стола.
Он с грехом пополам закончил.
Разрядил пистолет.
Шлюха выбежала в слезах и соплях, но всхлипнула только за порогом комнаты. Тертая.
А на душе было гадко, так гадко, тошнотворнее некуда. Прямо, как в этой паршивой комнате с призрачной иллюзией надежды.
Везти ли шлюху ТУДА, Антон уже не знал.
Денег ей отвалил прилично.
Наверное, все же отвезти стоило. Нехорошо ухмыльнулся.
- Садись в машину, купим тебе шмотку.
В шмотке ТАМ и будет бегать. Стрелял Антон на зависть и промахивался лишь намеренно.
Он стал слабаком и сдался. Просто жалким слабаком.
Такой недостоин был руководить хоть чем-то, но увы, руководить у Антона получалось.
Его водитель знал бутики, на место приехали быстро.
Антон выбрал шлюхе коротенькое платье, еле-еле прикрывало попу. Попу он и будет в основном видеть. По ней выбирал.
Девка вела себя, как немая. Чудненько. Антон купил и любил получать оплаченный товар в лучшем виде.
- Поехали в лесопарк.
Стоял вечер, фонари уже зажгли.
На товар Антон не смотрел. Ехал молча на заднем сидении с ней рядом.
Люди завидовали ему, глядя на машину, а он...
Нет. Не поменялся бы с ними.
Пока...
Этого просто не могло быть.
На вид усталая, хотя еще молодая женщина, держащая за руку черноволосую девочку лет шести, ожидала зеленый сигнал светофора.
Мать-перемать, она...
Та, что всю душу его в клочья изорвала, а нервы намотала на спицы и вязала кровавый узор, та, что клялась, а потом исчезла и разбила все надежды.
Что она делала здесь?!
Как нагнать ее, схватить за плечи, вытрясти ответ, за что была эта звериная жестокость?! Какое звериная, звери добрее.
Антон растерялся на мгновение. Потом ровным тоном сказал:
- Останови машину. Ты, - кивнул шлюхе, - Выметайся и все забудь. Немая, поняла? - потом обратился к водителю, - Вадим, жди здесь.
А сам вышел из машины, не замечая, что ускорил шаг почти до бега.
Если он потеряет ее сегодня...
Не потеряет, нет.
Ребенок не виноват. Что бы ни сделала ее мать, чьи русые волосы были завязаны в хвост какой-то дешевой хренью, девочку Антон пугать не хотел.
У него с этой... как раз могла бы быть шестилетняя дочь.
Предательница сбежала, чтобы наставить ему рога?!
Женщина с девочкой шли впереди, Антон крался следом, как маньяк.
Хорошо, переоделся. Для города вид тоже подходил.
В голове вставали тысячи картин, как расправится с предательницей.
А девочку заберет на воспитание. Потому что была ЕЕ дочь. И все чувства дикие непрожитые будила.
Ничего не умерло. Ныло и горело, как обожженное.
Сделало Антона уродом, монстром проклятым.
Или эта... вела его прямо к отцу ребенка?
Прекрасно. Прекраснейше. Тогда он обоих... Одним махом.
Мать и дочь — что дочь, а не племянница или еще кто, Антон слышал, голосок у девочки был звонкий — зашли в дешевый сетевой супермаркет.
Да, Антон помнил предательницу не такой. Не то она тогда ела, не так одевалась. И ранних морщинок не было и следа.
Отчего Антон чувствовал лишь вкус горечи вместо радости от мести? Унижалась она, а в груди болело у него. Вся душа сгорала в смертельной муке.
- Мамочка, почему этот дядя все время за нами идет?
Она... обернулась.
Что Антон хотел и боялся увидеть?
Вину? Ужас? Подтверждение того, о чем думал чернейшими ночами?
А она смотрела с удивлением. С горечью. С радостью.