Бадиор подохнет, как собака. Хуже собаки. Ни одна собака не достойна была того, что эта мразь. Четвертовать... Или оскопить, руки-ноги отрезать, потом на кол. И голову отрубить.
Только так за слезы Олиа. За те мучения, что его девочка перенесла. Да и доченька ее невинная.
За предательство их дружбы, его доверия. Тут, конечно, сам идиот идиотский он был, что подставился. И Олиа так подвел.
Он отмолит. Все грехи свои ужасные перед ней отмолит, все тревоги и заботы уничтожит ее.
А сейчас...
В кухне вдруг показалась растрепанная черноволосая голова.
- Мамочка, а этот дядя — папа?
Антон наклонился, подхватил девочку и усадил на колени.
- Папа.
Что бывает, когда черный пепел превращается в свежий снег? Когда потрескавшееся дно заполняет вода из пока еще крохотных ручейков? Когда счастья так много, что миг — и полетишь к сияющему небу сильной птицей.
Им так много нужно было сделать, наверстать, достичь.
Переезд со съемной квартиры прошел быстро.
Олиа понравился его дом. Их дом, их семейное гнездо. И Маринке понравился. Антон ни на миг не допускал преступную мысль, что эта девочка ему чужая.
Он уже оскорбил, уже предал доверие ее матери. Теперь только искупать.
С работы Олиа, конечно, уволилась. И не только потому что мог их обеспечить.
В то утро после встречи они как Марину в сад отвели, так уже не смогли друг от друга оторваться. Убогая пятнадцатиметровка, тонкие стены — хрень, вся эта придуманная чушь стала им неважной.
У Антона крышу рвало от ее сладкого горячего тела под его жадными руками. Ошалевал, очумевал, словно женщин никогда не знал. Как сопляк какой-то обкончался и отпустить не мог, опять набрасывался.
Вот это и отсрочило казнь Бадиора. Забеременела Олюшка в тот же день. А ему важнее всего ее счастье стало. Боялась она колдуна паршивого, потому Антон и не смел уйти и оставить одну с лютыми страхами.
Только судьба она мудрая. А может, есть где-то справедливость и милость к раскаявшимся грешникам.
Антон и Олиа поженились, растили Маришку и еще дочурку, о сыне подумывали, когда вдруг в доме их открылся портал.
Из него вышел Келсиан, еще один советник Антеона. Тот, кого Антеон несправедливо обидел ради паскуды Бадиора.
Келсиан сказал:
- Ваше Величество! Мы свергли Бадиора и умоляем вас о возвращении! Бадиор убит.
Не захотели силы высшие, чтоб Антеон марал руки о падлу.
Маришка потом смеялась:
- А я всегда догадывалась, что папочка король, я же его маленькая принцесса!
А вот Олиа волновалась за нее, не расскажет ли девочке кто о настоящем папаше.
Антон ответил:
- Он был моим двоюродным братом, у нас общая родня. Маринка моя кровинка, и не спорь.
Они вернулись в свой мир.
Антон был счастлив тем пьяным счастьем, когда после пустыни весь черный, обожженный приникаешь к роднику и пьешь, пьешь жадно, как сумасшедший и больной, чистую воду.
Олиа стала его королевой по законам всех миров.
Теперь навсегда.
Босс и Дочь морского царя
- Ты будешь проклят, едва коснешься меня! - голубые глаза девки горели такой лютой ненавистью, что он лишь рассмеялся. Чего только от баб ни наслушался, какие угрозы ни кидали.
Эта была горячая, норовистая, необъезженная. С такой скучно не будет. И плевать, кто она, кто её родители и чего она хотела от жизни. Деньги решали в мире Рамона Саторо всё. И деньги у него были.
А у фигуристой голубоглазой девки, одетой, как попало, их явно не водилось. Она даже имя отказывалась назвать, но стоило припугнуть, что ее семье будет худо, быстро созналась, пытаясь скрыть выступившие слёзы.
Новую игрушку Рамона звали Александрой.
- Я уже давно проклят и весь пропах серой.
Ему нравилось, когда девки сопротивлялись, а потому Рамон никогда не покупал их. Его люди находили новые игрушки прямо на улице, зная его вкус, а потом выбрасывали их туда же, засунув в карман или куда придется пару крупных купюр.
Некоторые девки скулили и сами умоляли оставить их, но Рамон терпеть не мог сломанные вещи.
- Что ты мне сделаешь? Расцарапаешь? Укусишь? Ударишь? Может, пнешь?
И шагнул к ней. Александра начала отступать, похоже, он переоценил девку, когда надеялся, что Александра станет орать или лягаться, уже предвкушая, как вывернет ей руки и придавит своим телом прямо к полу.
Дико, животно, необузданно, ему нравилось брать их так.
Нравилось, что на лице Александры все ещё не было страха. Тот появится, непременно появится, когда до девки дойдёт, как все серьёзно.