Выбрать главу

– Мои признания… – протянул Руденко, выпуская изо рта струйку дыма. – Выглядишь на все сто!

Он уже разделался с кофе и «закусывал» его сигаретой, вытащенной из Яниной пачки, валявшейся на столе. Привыкнув к руденковским комплиментам, Милославская ничего не ответила и, брызгая на себя туалетной водой, стоявшей на полочке возле коридорного зеркала, сказала:

– Давай сначала поработаем.

Лицо Семена Семеныча заметно вытянулось, поэтому гадалка поспешила добавить:

– Чтобы кушать потом никуда не торопясь.

Три Семерки не менялся в лице. Он никак не мог понять, к чему клонит его подруга. Вернее, определенные догадки терзали его сознание, но он не решался произнести их вслух, боясь выставить себя на смех. Яна вскоре пришла ему на помощь, предупредительно заявив:

– Да-да, Сема, ты думаешь верно: мне нужна твоя профессиональная помощь. Ведь раздобыть криминальную сводку для тебя не проблема?

– Не-е, – с каким-то глупым видом протянул Три Семерки. Немного помолчав, он нерешительно спросил: – Неужели ты уже взялась за работу?

– Увы, да, – вздохнув, ответила Яна. Она всунула вторую ногу в туфлю и, кивнув, бросила приятелю: – Ну что ж, я готова!

– Яна! – словно очнувшись ото сна, воскликнул Три Семерки. – Да ты не жалеешь себя! Пошли ты к черту их всех хотя бы на месяц-другой!

– А кормить меня кто будет? – глядя Руденко прямо в глаза тихо произнесла гадалка.

Вопрос застал его врасплох, и он, искусственно кашлянув и бормоча что-то неразборчивое, тоже направился к порогу.

«Шестерка» Семена Семеныча стояла немного поодаль от двора Яны, там, где падало больше тени. Она была очень старой, повидавшей многое на своем веку, прошедшей, как говорится, огни и воды, поэтому Три Семерки старался не подвергать ее лишним «стрессам», так как их в ее «жизни» и без того хватало.

Несмотря на то, что машинешка могла заглохнуть в самый неподходящий момент, Руденко очень ценил ее: гораздо чаще она его выручала. И в личной жизни, и в профессиональной. На дачу съездить – пожалуйста, по работе – да ради бога!

Яна тоже уважала эту старушку, а порой и просто молилась на нее: успех ведомого ею дела слишком часто зависел от того, как скоро домчит ее руденковское авто в нужное место.

Когда приятели уселись в машину, и мотор ее привычно затарахтел, Семен Семеныч, мучимый укорами совести за несвоевременность пришедшей мысли, опустив глаза спросил:

– Тебе, может, взаймы дать?

Яна расхохоталась и дружески похлопав Три Семерки по плечу, протянула:

– Мать Тереза ты моя-а! – посмеявшись, она добавила: – Нет, Сема, я еще не дошла до той черты бедности, которая принудила бы меня ополовинить зарплату простого мента.

– А зачем же тогда?… Не понимаю!

– Да просто человеку помощь нужна.

– Так бы сразу и сказала, – буркнул Руденко. – Опять шуры-муры ее кому-то понадобились… – бросил он в сторону, резко выкручивая руль.

ГЛАВА 6

Мимо мелькали дома и домишки, тополя с запыленной листвой, базарчики, автостоянки и многое-многое другое, чем этот городок не отличался от сотен и сотен других таких же.

Дорога предстояла по городским меркам не близкая, поэтому у Яны было время поговорить о делах самого Семена Семеныча. Она знала, что у него всегда есть что-то кипящее на душе, что терзало его на работе и чем он несказанно рад был поделиться. Он любил говорить об этом с ней, с Яной, потому что она терпеливо выслушивала его до конца, не перебивала, даже если он позволял себя вставить крепкое словцо, не задавала глупых вопросов, как, например, жена, и вообще, внимала всему с пониманием дела, ведь по большому счету, они являлись своего рода коллегами.

Район, в котором теперь проживала Милославская назывался Агафоновкой, то ли в честь какого-то Агафона, то ли еще почему-то. Он являл собой по сути дела самое обыкновенное захолустье. Но в тот период, когда гадалка лишилась семьи, ей так хотелось того редкого уединения, которое можно ощутить только живя где-нибудь на далекой окраине. Она быстро привыкла к этому месту и сейчас уже ничего другого пожелать не могла.

Единственным неудобством по-прежнему являлось то, что до центра нужно было долго добираться. Зато когда, как теперь, она ехала туда с приятелем, они получали несравненный шанс наговориться обо всем, а не только о работе.

Так и сейчас, Семен Семеныч успел «поплакаться» на регулярные незаслуженные головомойки от начальства, на неоплачиваемые дополнительно милицейские «усиления», на разгул преступности и на многое другое, касающееся работы. Потом он перешел к домашним проблемам, главную из которых являл собой его наследник – единственный и неповторимый.

Нет, он, конечно, не был отпетым хулиганом, но Семену Семенычу приходилось гораздо чаще, чем того хотелось бы, прикладывать руку к его «воспитанию», с которым супруга Руденко подчас не справлялась.

Три Семерки понимал, что вечно занятой папаша не вправе ожидать лучшего от своего чада, которому он уделял слишком мало времени. Роль воспитателя в их семье главным образом выполняла жена, мягкая и добросердечная о природы. А мальчишке, сорванцу и оторвяге чуть ли не с самых пленок это только вредило. Расслабляло, разнуздывало…

Когда Семен Семеныч смотрел на другие похожие семьи, у которых тем не менее шло все «как у людей», он дико злился и «брался» за воспитание.

– Я вот иногда думаю, – сдвинув брови, обратился он к Милославкой, – а может для мальчишки, будущего мужика, и лучше быть таким, а?

– Лучше, лучше, Сема, – согласилась гадалка, зная, что сегодня же или в ближайшие дни Руденко все равно «всыпет» сыну за «все хорошее».

Приятели между тем находились уже в центральной части города. Семен Семеныч с соблазном поглядывал на мелькающие вывески кафе.

– Сема-а, – протянула гадалка, дотронувшись до его руки, – сначала работа.

– Будь она неладна! – пробормотал Три Семерки, но тем не менее повернул на улицу, ведущую к соответствующему отделу.

Место это Милославской было уже знакомо, так как она не раз бывала в нем с Руденко, поэтому и вздохнула с облегчением, радуясь, что он не стал ей перечить.

– Яна Борисовна, – произнес Семен Семеныч, вынимая ключи зажигания, – ты наверное тут побудь. Пощади свою психику.

Милославская уже успела описать приятелю Галюсиного телохранителя, и он кое-что начеркал по этому поводу в своем блокноте. Поэтому Яна не стала настаивать. Она знала – если объявится хоть кто-то мало-мальски похожий на того, кого она ищет, Три Семерки позовет ее.

Руденко скрылся за массивной засаленной деревянной дверью с узорчатой железной толстенной ручкой, а Яна отыскала в радиоприемнике любимую волну и, откинувшись на спинку кресла, закрыла глаза.

Репертуар «Радио-Ностальжи» никогда не разочаровывал ее. Милославская наслаждалась теми мелодиями, которые с детства были ей знакомы, которые любила ее мама, отец, которые слушала она со своим мужем, когда они только-только начали встречаться. Яна слушала и грустила, и ей казалось в такие моменты, что все лучшее в ее жизни осталось далеко позади. Но все равно эта печаль была какой-то тихой и доброй, она успокаивала, поила душу непонятными силами.

Гадалке нравился и сам стиль передачи. Не было лишней болтовни придурковатых диджеев, абсолютно бессмысленных передаваний приветов друзьям, мамам-папам, сидящим рядом, викторин с идиотскими вопросами и многого другого, отчего, на взгляд Милославской менеджерам передач давно следовало бы отказаться.

На некоторое время она окунулась в сладкую полудрему. Такие моменты сна удивительно восстанавливали ее силы. Прикорнув минут на пятнадцать-двадцать, она поднималась и бралась за домашние дела, переделав в конечном итоге все то, на что давно рука не поднималась.

– Ту-туру-ту-ту! – прозвучало через некоторое время под самым ее ухом.

Яна вздрогнула от неожиданности и открыла глаза. Наполовину засунув голову в открытое окно, Руденко приложил кулак к губам и трубил в него, словно в никем не изобретенный еще еще инструмент.