— Никак. Они у меня с рождения.
— Родимые пятна? — тихо переспросила Чандра. — Как странно… С виду они больше похожи на шрамы.
Ее глаза ярко вспыхнули и посерьезнели, когда Лукас со смехом рассказал ей, что нянька-индианка разозлила его отца, сказав, будто его малыш приобрел эти странные метки в другой жизни — вероятно, от этих ран он тогда и умер.
— Она утверждала, что меня придавило чем-то большим и тяжелым — скорее всего, машиной. — Лукас сделал паузу. — Мой отец заявил, что ее слова — нелепая, абсурдная, глупая, суеверная ложь. Но нянька объяснила, что иногда воздух бывает слишком плотным, чтобы душа покойника взмыла в небо, и тогда она вселяется в тело новорожденного.
— Вот как? — Чандра вновь нежно провела кончиками пальцев по белым линиям и инстинктивно остановилась на уровне сердца Лукаса. Но когда он попытался привлечь ее к себе, она улыбнулась и отстранилась. — Потом, — прошептала она. — Я проголодалась.
— И я тоже. Но я хочу…
— Нет! Прошу тебя, Лукас, давай подождем. Они поужинали у бассейна, затем побросали кольца, но быстро прекратили игру, решив, что без мальчиков это неинтересно.
Поднялась луна, осветив небо. Странного телохранителя нигде не было видно, но Лукас напрочь забыл про него. Он обнял Чандру и повел ее в дом.
Он распахнул застекленные двери балкона в своей спальне, чтобы был слышен шум прибоя и соленый запах моря. Легкий ветер раздувал занавески, и они струились призрачными серебристыми завитками. Постель заливал лунный свет.
Некоторое время любовники стояли на пороге. Затем она с улыбкой придвинулась ближе, но, увидев, что Лукас потянулся к ней, прошептала так тихо, что он с трудом расслышал ее:
— Нет, подожди.
Подняв обе руки, она начала расстегивать крохотные перламутровые пуговки на платье. Ее красивые руки в лунном свете приобрели оттенок слоновой кости, грациозно пробегая по блестящим пуговицам лифа.
Сине-зеленая ткань наконец разошлась, и Чандра спустила ее по изящным изгибам плеч, позволив упасть к ногам. Расстегнув черный лифчик, она тоже уронила его на пол.
Лукас хотел что-то сказать, но их окутывала безграничная тишина, и, как всегда, они стали говорить без слов. Она вновь искала губами его губы, уже не дразня, а с трудом справляясь с порывом. Каждая мышца на сильных руках и ногах Лукаса напряглась. Их тела встретились, соприкоснулись. И когда она приподняла бедра ему навстречу, он ощутил безумный трепет, какого никогда еще не чувствовал.
Чандра обвила его своими бедрами.
Когда она задвигалась в ускоряющемся ритме, он прижал ее к себе и на долгую минуту погрузился в ее глаза, признаваясь в любви душой и сердцем. И только когда она безмолвно поведала о тех же чувствах, он стал входить в нее — непреклонно, без остановок, а она пыталась обнять его еще крепче. Лукаса окатил опаляющий жар, а она затягивала его все глубже в круговорот черного пламени, во всепоглощающий бархатный мрак.
Он возносил ее на вершины блаженства, и в нем самом нарастал пожар.
Обвивающие Чандру руки превратились в стальные ленты.
Он сгорал заживо.
А потом взорвался и поплыл на жарких волнах экстаза.
Он умирал всякий раз, слыша ее вскрик.
Он прижимал ее к себе, заполняя до отказа и удерживая своим телом. Наконец, содрогнувшись в последнем усилии, он достиг пика собственного освобождения.
Мгновение они пребывали двумя единственными существами в своем времени и пространстве, делили рай ощущений, а затем, пылко прижавшись губами к ее шелковистой шее, он бездумно прошептал ее имя:
— Чандра…
Лукас заснул мгновенно — в отличие от нее.
Долгое время Чандра лежала неподвижно, придавленная тяжелым телом Лукаса, такая же обессиленная, как он, не шевельнувшись, даже когда имя, произнесенное им с таким страстным пылом, эхом отозвалось в ее душе.
Чандра?
Да, она — Чандра. Вся прошлая жизнь вернулась к ней. Она — Чандра Моуран, при крещении получившая имя Бетани-Энн Моуран.
А Лукас?
Лукас Бродерик — тот самый ужасный юрист.
Почему он заставил ее влюбиться в него?
Она знала, почему.
Тепло, пронзившее ее тело несколько минут назад, исчезло, и ее наполнило странное ощущение: она казалась себе другим существом и вместе с тем впервые после аварии стала самой собой. Ее осаждали мучительные образы, болезненные эмоции и воспоминания, некоторые из них были смутными и малопонятными.
Чандра уловила миг, когда тяжелое дыхание Лукаса стало более ровным, и он уснул. Со всеми предосторожностями она выбралась из-под него, медленно поднялась и, ступая беззвучно, словно лунатик, скользнула в ванную. Двигаясь как автомат, она приняла душ и надела белые джинсы и белую вышитую блузку.
Долгое время она изучала свое лицо в запотевшем зеркале, как делала много дней и ночей раньше. Но сегодня треугольное лицо с высокими скулами и лучистыми голубыми глазами уже не казалось ей чужим.
Она — Чандра Моуран, наследница огромного состояния.
Неудивительно, что Лукас не сказал ей, кто она такая.
Лукас Бродерик — скользкий, самонадеянный тип, юрист, создавший себе репутацию грязной игрой… и победами, если его подзащитный был богат и мог хорошо заплатить. Немало жертвователей, знакомых Чандре, имели с ним дело. Задумав прибрать к рукам ее состояние, он заигрывал с ней и, в конце концов, обвел ее вокруг пальца.
Точно так же, как Стинки Браун много лет назад. Мудрая бабушка постаралась выяснить прошлое Стинки, и, когда она завалила Чандру гнусными историями о других богатых девушках, которых обхаживал Стинки, а потом Чандра и сама застала его в постели с Холли, она сбежала от всех от них.
Лукас Бродерик — ее враг. Его омерзительные афоризмы неприятным эхом отзывались в укромных уголках ее души.
Низкий, глубокий, с протяжным выговором голос, любимый голос, она услышала впервые, когда пряталась от родных в шкафу у Моуранов. И этот голос давал ужасный совет ее родственникам:
«Я… совершенно безжалостен… найти людей, которые захотят кое-что сообщить про нее…»
Никто из них и не подозревал, что она прибыла на ранчо и подслушивала у дверей библиотеки, как Лукас клялся ее родным, что опротестует завещание и погубит ее.
Чандру затопил новый поток воспоминаний.
Она вновь стала ребенком, очутилась в Индии и крепко держалась за руку строгой бабушки, пока темнокожий мужчина в белой чалме разбирал пол ветхой лачуги. Она вновь в ужасе уставилась на зияющие глазницы крохотного черепа, на пыльные кости и истлевшую ткань, погребенные в ящике под древним прогнившим полом. Она истерически рыдала над останками бедной погибшей девушки, потому что откуда-то знала, что это она в прежней жизни была погребена в этой неглубокой могиле.
Когда-то Чандра уже жила, но никто из нынешних родных так и не поверил ей — даже бабушка. Даже когда она привела их к своей могиле.
Ее увезли обратно в Техас с решимостью уничтожить все ее воспоминания о прежней жизни.
А потом Чандра увидела розарий и темноволосую девочку, высыпающую из корзины розы, которые Чандра собирала с такой любовью. Девочка кричала и топтала цветы тяжелыми ковбойскими сапогами, а Чандра только умоляла: «Не надо, Холли…»
Холли, ее красавица кузина, которая так завидовала Чандре и тому, как они с бабушкой любили друг друга… В конце концов, Холли завоевала Стинки — потому, что она всегда отнимала все принадлежащее Чандре.
Далее Чандра оказалась в стенном шкафу в холле ранчо Моуранов. Она явилась домой после двенадцатилетнего отсутствия — потому, что бабушка написала ей, умоляя простить и сообщая, что намерена поручить ей контроль за состоянием Моуранов. Но когда Чандра позвонила на ранчо из Мексики, Стинки заявил, что бабушка скоропостижно скончалась и ей незачем возвращаться.