— Думал к тебе заглянуть перед сном.
Озвучиваю недавние мысли, без стеснения ухмыляясь. Мариам пару раз моргает, словно сбрасывая с себя оцепенение, и встречается со мной огромными от неподдельного удивления глазами.
Ох, и глазища. Ни у кого таких не видел. Как два осколка ночи, в которой заблудиться можно к чертовой матери и никогда не найти выхода.
— Ты шутишь? — спрашивает, не отрывая взгляда от того, как я тушу сигарету, и, преодолев до нее расстояние, останавливаюсь в каком-то сантиметре.
Нежная кожа пахнет сандалом и цитрусом. Шумно втягиваю воздух, наполняя легкие этим запахом.
— А ты хотела бы, чтобы это была шутка?
— Думаю, что ты бы себе подобного не позволил.
— Неправда. Ты знаешь, что позволил бы.
Ведомый желанием, поднимаю руку и, обхватив ее подбородок пальцами, аккуратно провожу большим по губам. Чувственным, мягким.. Хочу также языком… Раскрыть их и своровать поцелуй.
Изо рта Мариам вырывается частое дыхание, а зрачки расширяются. Теперь я вижу в них свое отражение. Одержимое. Темное. Жадное. Она ведет головой в попытке высвободиться, но я делаю шаг вперед, соприкасаясь с её горячим телом. Вторую ладонь кладу на затылок и впиваюсь пальцами в шелковистые волосы.
— Демьян… — протестующе шепчет маленькая, а сама взгляда не отводит от моих губ.
— Скажи, котенок, ты тоже вспоминала наш поцелуй?
— Демьян, отпусти, — женские ладони упираются мне в живот, а щеки от смущения краснеют, выдавая правду.
— Ответишь, отпущу.
Карие глаза затягивают меня в воронку, когда она своим ответом возносит меня в Рай:
— Да.
Улыбаюсь кончиком губ, чувствуя, как затапливает триумфальная радость. Моя честная девочка. Я не ошибся вчера. Ты все также реагируешь на меня. Ничего не изменилось между нами.
— У тебя кто-нибудь есть? — пробегаюсь кончиками пальцев по затылку, слегка стягивая длинные волосы и срывая с гранатовых губ похожий на дуновение ветра стон.
— Я ответила на твой вопрос, отпусти, — ладони сильнее давят на живот, а жилка на шее бьется быстрее.
— Есть? Или нет? — требовательно повторяю вопрос.
От Давида знаю, что нет, но нужно быть уверенным на сто процентов. Если все же есть, мне нужно понимать, с кем бороться. Только лишь с её семьей или еще с каким-нибудь мудаком, выбранным для нее родителями.
— Нет. Но это ничего не значит.
Облегчение заполняет каждую клетку.
— Это значит многое для меня, — позволяю себе провести губами по ее щеке и чувствую, как Мариам еще больше напрягается, — Я соскучился, котенок.
Она даже не дышит. Ничего, я сломаю это противление, потому что знаю, что глубоко внутри ей хочется прижаться ко мне как тогда, когда нам обоим чуть не сорвало крышу…
Хоть и иду против собственных желаний, но все же разжимаю руки. Мариам мгновенно шагает назад, как будто боится, что я передумаю.
— Не делай так больше, ты меня компрометируешь.
Ей нужно поучиться прятать собственные желания, потому как они идут в разрез с просьбой. А мне необходимо контролировать свое. Во всяком случае сейчас. Каждую мышцу выкручивает от потребности плюнуть на все и поцеловать. Затащить в спальню и одним движением сделать своей. Вот только такой способ с ней не сработает, да и мне не нужно силой. Нужна вся она, не только тело.
— Не могу обещать того, чего не собираюсь выполнять.
Дождавшись ответа, Мариам шумно сглатывает, разворачивается и уходит.
А мне нужно снова покурить. Чувствую, сегодня снова останусь без сна.
Глава 10
Четыре года назад
— Мариам, Давид с парнями сегодня займутся гаражом после обеда. У тебя вроде по средам нет факультативов?
Отец заводит двигатель, и мы плавно отъезжаем от дома.
— Английский в шесть, — отвечаю, направляя взгляд в окно, чтобы не выдать прорывающуюся улыбку от новости, что сегодня увижу Демьяна.
В последнее время он приходит нечасто. Думать о его личной жизни для меня слишком мучительно, поэтому я стараюсь занимать себя уроками и прогулками с Олей.
— Тигран, ты действительно думаешь, что это хорошая идея, чтобы дочка оставалась наедине с парнями? — мамин голос звучит недовольно. Так обычно происходит, когда дело касается друзей брата.
Если бы не настояние отца принимать их в доме как своих, она бы и на порог ребят не пускала.
— А что в этом такого? — непонимающе пожимает плечами папа, — парни свои. Давид тоже рядом.
— Свои — это Нарек Симонян, — попрекает мама, не замечая как повышает голос, — в крайнем случае Артур Багрикян. Но никак не эти!