Майкл накрывает мои руки своими. Неожиданно. Я вздрагиваю. Внутри ёкает сердце. Глупое влюблённое сердце. Частящий механизм, у которого не хватает шестерёнок. Они – в другой груди. Там избыток деталей, поэтому моё тянется и хочет забрать их хоть силой, хоть лаской, чтобы потом сцепиться зубцами с другими колёсиками и не расставаться никогда.
Он берёт мои ладони осторожно, словно боится сломать и накрывает ими своё лицо. Я чувствую колкую щетину и невольно замираю от доверчивости на разрыв. Хочется плакать. Прижаться покрепче и попросить, чтобы не отпускал. Но Майкл не шевелится. И тогда я провожу большими пальцами по его векам, глажу ресницы, касаюсь мизинцами висков, очерчиваю скулы.
Он вздыхает шумно и прерывисто, словно боялся, что я оттолкну. Глупый. Целует ладошки поочерёдно, а я чувствую, как трепещут его ресницы. Тянусь к нему вначале медленно, а затем порывисто. Опрокинута чашка, кофе растекается коричневым пятном по столу, но нам не до этого – целуемся, как ненормальные.
– Я люблю тебя, – говорит он единственные слова, которые я хочу слышать. – Не отпущу.
«Не отпускай!» – кричит моё сердце.
Я сажусь ему на колени, обхватываю руками и ногами. Хочу прилипнуть намертво, срастись конечностями. Так сломанная ветка под заботливой рукой садовника не отсыхает, а приживается заново, наращивает новую кожицу и по весне распускает клейкие листочки из набухших почек.
Майкл легко подхватывает меня и уносит наверх, в дальнюю комнату, где я спала этой ночью. Я не хочу отпускать его и рву свитер с могучих плеч, но мой титан только качает головой.
– Нет. Не сейчас.
Я смотрю на него растерянно и немного обиженно. Он крутит головой, смеётся, одной рукой крепко держит меня, второй ерошит волосы. Они отросли – густые и жёсткие, преобразили, отчего мой Майкл кажется немного чужим.
– Не хочу спешить, – шепчет он мне в губы и целует нежно, томительно, долго. – Не сейчас, на эмоциях, под взрывом чувств. Не хочу, чтобы ты поддалась, а потом жалела. Не хочу, чтобы сомневалась и корила себя, а потом отдалилась, придумав что-то в оправдание.
Хочется возразить. Настоять. Капризничать. Дуться. Но я ничего этого не делаю – улыбаюсь глупо и широко, млею от его силы и нежности. Киваю головой, соглашаясь. Он умеет настаивать, большой медведь гризли.
– Хорошо, – покладисто соглашаюсь я, забираясь руками под его свитер. Пусть не думает, что легко отделается от меня.
Майкл не возражает, не убирает мои руки. Улыбается только так, что у меня вышибает дух, и я забываю, что хотела немного его помучить. Кажется, он понял мою жалкую попытку его подразнить, и принял игру. Теперь мне точно никогда его не победить: что-что, а чемпионский азарт у него несокрушимый.
– Поехали домой? – предлагаю, не особо надеясь, что он согласится. – Я приготовлю большую пиццу. Купим пива, включим сериал, и спрячемся ото всех хоть на день.
– Поехали, – легко соглашается Майкл. – Только пиццу будем готовить вместе.
Я обрадовано киваю, не веря счастью: он мой, только мой, и я украду сейчас его отсюда. Пусть немного отдохнёт, забудется хоть на время.
Марина смотрит на мои зацелованные распухшие губы и улыбается.
– Будь осторожен на дорогах и поворотах, – говорит она Майклу и целует в щёку.
– Спасибо, так и делаю всегда, – шепчет он ей в ухо, и я подозреваю, что говорят они сейчас совсем не о поездке на машине.
– Он большой и сильный, правда? – спрашивает у меня, когда Майкл выходит, и я моргаю, пытаясь понять, что подруга вкладывает в этот вопрос. – Большие и сильные обычно могут долго терпеть и сносить любые тяжести, но однажды ломаются пополам, не выдержав неподъёмный груз. Надрываются от ответственности или слишком больших чувств. Ведь у таких огромных и цельных и чувства – размером с земной шар. Береги его, ладно? И… не дари надежд, если сомневаешься.
Я обнимаю подругу и, поднявшись на цыпочки, целую в смуглую щёку.
– Я не сомневаюсь. Уже нет. Поэтому и приехала.
Она гладит меня по спине и похлопывает, как ребёнка.
– Вот и хорошо. Я рада. Беги же скорее. С тобой он отойдёт быстрее от всей этой истории, и я буду спокойна.
И я бегу, счастливая. Ныряю в машину, чтобы прижаться к плечу своего гиганта. А когда мы выезжаем за черту города, начинаю смеяться – безудержно, не в силах остановиться.