– Тая! А если вы с Вовкой поженитесь, у нас снова будет ррребёнок? – спросила одна из близняшек, доверительно заглядывая мне в глаза. Я онемела на время, краснеть дальше уже было некуда.
– Не так сразу, – то ли пробормотала, то ли прохрипела неожиданно севшим голосом. За что мне это всё?
А дальше – как в тумане. Кажется, мы ужинали, о чём-то говорили. Володя хотел этим же вечером отправиться к Марине, но родители настояли, чтобы мы отложили визит на утро.
– Там и так волнений хватает, – вздохнув, сказала мама. – Отдохнёте, выспитесь, позавтракаете, а уж потом и в гости можно.
Я видела, как встревожился Володя. Попытался расспросить о волнениях в доме Марины, но женщина только махнула рукой:
– Завтра и расспросите, если Марина захочет рассказать.
– Ну да. Захочет она, как же, – упрямился Володя, но так ничего и не добился.
Нам постелили старомодно – в разных комнатах. Наверное, я бы и отказалась от общей кровати под одной крышей с родителями, если бы они оказались посовременнее. Но ночью Володя пришёл ко мне пожелать спокойной ночи.
– Видишь, всё оказалось не таким страшным, как ты себе нафантазировала, – шептал он.
За целый вечер нам не удалось побыть вдвоём, поэтому мы наслаждались тишиной и обществом друг друга. Сидели рядом на кровати, прижавшись плечами. Володя целовал мои ладони и прикладывал их к своим щекам. Лежал на моих коленях, и мы говорили, говорили, говорили, пока сон не сморил нас.
Он знал, что я не хочу оставаться одна. Чужой дом за один вечер не может стать родным. Что будет завтра? Как встретит меня загадочная Марина Штейн? Если честно, я уже почти не волновалась. Он рядом, и больше ничего не нужно. Надо жить сегодняшним счастьем, копить его в сердце, чтобы потом, когда станет холодно или неуютно, доставать воспоминания и греться.
Часть 3. Глава 10
1.
Володя
Мы так и уснули – вповалку. Упали, как бойцы после боя. Лежали почти «валетом», ладонь в ладонь. Не смогли разжать пальцы даже во сне.
Утром меня разбудила мама – тронула легонько за плечо. Я даже не почувствовал себя виноватым, что меня «застукали». Осторожно высвободил руку из Таиного плена и встал. Заглянул в родные мамины глаза и не нашёл ни осуждения, ни расстройства – только лёгкую грусть.
– Вырос, сынок, – сказала она, когда мы вышли из комнаты, и погладила меня по макушке. Для этого ей пришлось привстать на цыпочки, а мне – наклонить голову.
– Любишь её? – прямо спросил отец, как только мы сели на кухне выпить утренний кофе.
– Люблю, – встретил его взгляд без страха и колебаний.
– У нас, Иноковых, по-особенному – раз и навсегда.
– И ты не хотел бы, чтобы я нарушил традицию, – улыбнулся в ответ отцовской торжественной суровости. – Тебе кажется, что в восемнадцать сердце не умеет любить?
– Мне не кажется. Я знаю наверняка: умеет. А если сомневаешься, расспроси своего деда, сколько ему было, когда он влюбился и чем всё закончилось.
Отец не знал компромиссов и плохо различал полутона. Но за эту прямоту, а порой и жёсткость, я любил его. Может, суховат, но зато никогда не лжёт.
– Пап, – вздохнул я, грея руки о большую чашку с медведем, – эту семейную легенду, наверное, весь город знает.
– Повторенье – мать ученья. Я должен быть уверен, что ты не путаешь понятия и точно знаешь, что чувствуешь. Помнится, совсем недавно ты вздыхал по другой девушке.
– Вздыхал, – не стал отрицать я, – но по-другому. Марина как звезда на небе. Можно любоваться, сочинять стихи, посвящать поэмы, совершать подвиги в её честь. А она как висела на небосклоне, так и будет висеть, не отталкивая, но и не принимая твоих даров. Не из-за равнодушия, нет. Слишком далека, понимаешь?
– А теперь, значит, появился объект подоступнее? – прищурился отец, делая глоток кофе.
– Нет, – помотал я головой, – просто она рядом, заполняет собою всё. Как открытая книга, которую интересно читать хоть с какой страницы. Как родник, что прорвался сквозь землю и камни. И журчит весело, и напиться можно. Их нельзя сравнивать, пап. Марину и Таю. Внешне похожие, они разные.